Зачем туда идти? Там злая сила! Ты уберегаешь меня от рыси и кабана, от коварной лисы и пришлых волков, кровожадных от крови, разжиженной блудом с собаками. Защищаешь от них, но толкаешь к силе, в сто раз сильнее, и в тысячу — злее? Там смерть.
Но голос приказал идти, и вытолкнул из глотки слова, пришлось заговорить, впервые за девять лет.
— Малых… сих… малых сих…
А теперь он бежал обратно. Он привык бегать, так лучше в лесу, но сейчас бежал от страха. Он увидел Зло, и понимал, что оно его не оставит.
Ему было страшно. Он бежал и орал. И хотелось курить, будто это могло спасти.
Если бы он мог думать как человек, то пришел бы к выводу, что голос не за него, как ему казалось раньше, и оберегает не бескорыстно, а готовит к чему-то и не дает раньше времени пропасть.
Думай он как человек, понял бы, что должен что-то исполнить, какую-то задачу, а будет ему страшно, плохо, останется он жив — это голос не волновало.
Он был средством. Голос им управлял.
Если бы он умел думать как человек, и если бы человек этот был умным, и если бы он видел всю картину, он бы сказал — ты лучше других слышишь голос. Лучше их всех слышишь. Вот твое качество, а задача будет истекать из него.
Он бежал по лесу и громко орал, и слезы прочертили две светлых полосы на его щеках, от глаз — к скулам.
* * *
Кошелев держался особняком. Новые заселялись сначала в центре, а он занял коттедж на окраине лагеря, ближе к реке.
Света хотела жить с ним, он ее прогнал. Тогда она поселилась в другой половине дома, а к нему приходила наводить порядок и приносила еду, пока он не объяснил, что присутствие другого человека — любого — раздражает его как переполненный кишечник, и если она не уберется, он ее выкинет. А если она считает, что должна ему, он ее от этого долга освобождает.
Лагерь заполнялся. Скоро к нему подселились соседи. Света перебралась на его половину. Он снова хотел наорать, но она сказала:
— Антон, пошел ты в жопу со своими тараканами, понятно? Я здесь живу, с тобой, и все!
Ругаться не любила. Покраснела сама.
Он пошел на склад, взял спальный мешок и ушел к реке.
Мелкая упрямица пришла следом. В руке Светы был чайник.
— Я залила туда вино и набросала корешков. Если разогреть, можно считать глинтвейном.
Он развел костер, повесил на сук чайник, и огонь лизал желтыми языками бока чайника, и они стали черными. Он сказал ей, что по возрасту она ближе его дочери, чем ему. Она попросила рассказать про дочь.
— Было лето, и мы отдыхали у Юлиных родителей. Жены, — пояснил Антон. — Я с Ксюшкой пошел на речку. Я был датый, еще с собой взял. Было жарко, развезло, уснул. Когда проснулся, ее не было. Вещи на берегу, а Ксюшки нет. Пять лет назад. Все.
Она погладила его по щеке. Ладошка была узкой, и сухой, и мягкой, и Антону стало жаль себя.
— Прости себя, — сказала Света, — ты виноват, но сколько можно уже. Бедный.
Он повернул голову и поцеловал ее ладонь.
Они вернулись в «Зарю», в свою половину дома. В лагере стали говорить про нее — «Кошелева», «Антона жена». Ему это нравилось. Словно он был голодным, и теперь насытился, словно ему было стыдно раньше, а сейчас он гордился.
Они были разными. Найдя перо на застеленной кровати, он думал, что пора менять подушку, а она — что прилетал ангел.
Она делала все, чтобы он бросил пить. Заставила Драпеко попросить Антона не трогать спирт и водку, понадобится для больных, и Кошелев методично уничтожал запасы лагерного вина. Приходил на склад и брал сколько хотел, никто слова не говорил. Светка пыталась пристыдить, Кошелев отвечал, что он коррупционер со стажем и не может отказаться от привычки воровать у народа.
Вечером заступал в наряд. Лагерь охраняли восемнадцать человек. Шестеро патрулировали внутри, двойками; трое, и с ними старший наряда, сидели на КПП, остальные несли вахту в лесу, на подступах. В случае опасности они должны были предупредить, вернувшись или выстрелив.
«Открытые двери» Крайнева приносили плоды. Под его защиту в «Зарю» пошли старики из окрестных деревень. Они вели с собой скотину. Теперь в лагере были три коровы, два десятка кур, шесть свиней и козы. Молоко и яйца давали детям. Но что было важнее — деревенские принесли знание, как жить с природой, что и когда сеять, чем богаты лес и река.
Прискакал на лошади степенный мужичок в кирзачах. Долго шептался с Сергеем, потом Крайнев позвал Антона и попросил показать мужичку оружие и взять с собой в ночное.
Мужичку все понравилось. Он привез жену, детей, бледную незамужнюю тетку и еще пять человек, а с собой они привели двенадцать лошадей. Мужичка звали Деминым. Он был завхозом Фоминской турбазы на Волге, а люди, которых привел — оставшимися сотрудниками. Хотели выжить, отгородившись от мира, не получилось.
Их взял под себя Мизгирь. В этих землях, рассказывал Демин, осталось четыре силы. В Яшине сидят Головины, но они не суются дальше. Их всего человек пятьдесят. Вы здесь. Между Кармазиным и Волоцком — Лука, бесноватый юноша-пророк, собравший вокруг себя то ли пять, то ли десять тысяч народу. А у Мизгиря банда из бежавших зэков, ментов, дезертиров. Он взял Кимры и земли кругом. Людей у него под штыком три сотни, а народу под ним — тысяч пять. Власть его расползалась, как ползет по бумаге тлеющий без пламени огонь — медленно, неизбежно.
— Все деревни под себя собрал, — говорил Демин, — и к нам шныри его добрались. На машине, все путем, бензин есть. Вы, говорят, под Мизгирем. Пока до всех руки не доходят, просто объезжаем, но теперь лошади не ваши, и земля не ваша, и сами вы не свои. Пашете на Мизгиря, а он вам жить дает. Вот я и стал искать, к кому приткнуться. К Головешке не поехал даже, это опять в рабы, да и слаб он против Мизгиря.
— А к Луке?
— Был у Луки.
— И что там?
— А против этого пацанчика Мизгирь слаб.
— Как это?
— У него дух есть. Вера. Люди его на земле спят и коренья жрут. И счастливые. И все к нему бегут. Из-под Мизгиря, из-под всех.
— Что ж ты там не остался?
— Страшно стало. Лука этот… не от Бога он.
Антон молчал, вынуждая Демина продолжить.
— Он людей распинает. Врагов и кто не по его живет. Чтобы узнали, что Христос чувствовал. И вроде это не казнь, а возвышение. А знаешь, что самое дикое? Он тоже с ними висит. Только его снимают.
— Наши побегут к нему?
— Ваши нет. Сергей молоток, сумеет всех повязать.
Четверо всадников на деминских, теперь лагерных лошадях несли дозор на дороге, и Антон считал лагерь защищенным.
Они выстоят. Перед Головиными уж точно. Он помнил первую схватку.
