— Вертай сюда, молодец! А теперь держи монету. Поймал? Силен, расторопный… Купишь сигарет! Мои все вышли, так не побегу же я, коли ты на это дело есть. И вообще бегай по нашей улице чаще: хорошее это дело, когда Бегуны по улицам носятся… Сдачу оставишь…
— Куда, прыткий? Ко мне, что ли, и заскочить нельзя уже? Мало ли что, дел много. Привесил бы себе на шею колокольчик, чтобы издалека слышно было. А ведь это мысль! Так и быть, я тебе этот колокольчик сам куплю. От тебя-то не дождешься, чтобы бежал и кричал, мол, люди добрые, вот он я, кому чего надо? Мне чего надо? А я уж и забыл… Ах вот чего. Поищи-ка в киосках газету с кроссвордом. Сегодня же суббота, должен быть. А не найдешь — заскочишь: мол, нету. Чтобы не волноваться из-за тебя попусту.
— Алле, алле! К тебе обращаются, бегун-тугодум! Парня моего не видал? Опять куда-то с гитарой удрал. Как найдешь — скажи: дома к ужину ждут. Как это, где искать? А я знаю?..
«Вот, пожалуйста, парня ей надо найти. Может, мне самому парня хочется. Или девчонку. По даже если бы и мог я детей завести — что с ними было бы? Тоже бегунами родились бы? Может, нет, а может, и да. Дети-бегуны… Страшно! Несчастная порода бегунов…
И почему это все рано или поздно на голову садятся? Вид мой не нравится? Действительно, нелепый, но зато удобный. За неполноценного считают? Или знают, что у меня выхода другого нет — только бежать? Так ведь бег-то мой для них благом оборачивается! А может, во мне никто уже человека не видит? Рикша, живой велосипед, почтовый ящик с ножками, автобус… Ох, сердце, не остановится ли, а? Возьмем да и встанем как вкопанные. Вместе…»
«Жить-жить, жить-жить…»
— Дяденька, постойте на секундочку. Мы давно хотели вас попросить, только вы все мимо да мимо бегаете. Мама говорила, вам все время бегать надо. Всегда-всегда. Мы тоже так хотим, но у нас не получается. Может, вы покатаете нас на себе, а? Мы в лошадки играем…
С легкой ношей, с легким сердцем, легкими ногами — по тропинкам, через ручьи, полями, лесами, навстречу ветерку. Все той же воздушной поступью пятнать пространство, тиканьем шагов отмеривать время; лететь вперед, оставляя за собой невидимые бурунчики; четко печатать след на разлапистом папоротнике, взвихривать пыльцу диких цветов; не замечать дождя, духоты, зноя; плыть-качаться-лететь-струиться; раскачиваться в ритме, такте, радости… И не оборачиваться — все впереди. И не останавливаться. Теперь уже никогда не останавливаться…
Терентий Иваныч Пюсин был человеком одиноким и загадочным, словно со страниц Шекспира. Каждый день, придя с работы, он запирался в своей квартире, и что он делал там — никто не знал.
Может быть, Терентий Иваныч читал Парменида.
Может быть, писал письма в Меланезию своей жене Таисии, которая работала буфетчицей на научно-исследовательском судне «Михаил Гуревич (М. Кривич)».
Может быть, смотрел по телевизору общеобразовательную программу.
Неизвестно.
Василий очень любопытствовал, поэтому он стал невидимым и проник в квартиру Пюсина через раскрытое окно на третьем этаже. Подобно многим из нас, Василий, когда очень хочется, довольно сносно умел летать, размахивая руками.
Василий, как и многие из нас, был любознательным от природы и мечтал стать консультантом в учреждении.
А Терентий Иваныч, наоборот, сторонился жизни и работал в канцелярии.
Но сейчас не об этом, а том, что в квартире Пюсина, как и у многих из нас, стоял большой холодильник с морозильной камерой в тысячу литров, то есть объемом в один кубический метр.
Невидимый Василий сидел, поджав ноги, на холодильнике и во все глаза следил за входной дверью.
Вечером дверь отворилась. Вошел Пюсин с авоськой в руке. В авоське он нес портфель. А в портфеле — Василий увидел это внутренним зрением — была замасленная бумажка из-под утренних бутербродов.
Терентий Иваныч, как и многие из нас, тоже обладал внутренним зрением, поэтому он сразу обнаружил Василия на холодильнике, но виду не подал, а решил Василия обмануть.
Он открыл холодильник, едва не задев побледневшего Василия, достал прошлонедельную колбасу, поджарил ее и съел.
Потом он опять открыл холодильник, едва не сбив вспотевшего Василия, достал прошлогоднюю крупу, сварил кашу и съел.
Затем он еще раз открыл холодильник, едва не свалив нервного Василия, достал гуталин и, раздумав его есть, почистил ботинки.
Отдохнув, он вытащил из холодильника, едва не прищемив ногу изболевшемуся Василию, кактус в горшке, побрил его электробритвой и съел.
Василию надоело ждать, пока Терентий Иваныч съест еще что-нибудь, и он поскреб пальцами по стене, напоминая о существовании барабашек. Терентий Иваныч сделал вид, что сильно удивился, подпрыгнул, вцепился ногтями в край обоев и отодрал чусок до самого пола. За обоями ничего не оказалось. Пюсин вздохнул, свернул оторванный кусок в рулон и засунул в холодильник. Тогда Василий постучал по оконному стеклу. Терентии Иваныч деланно изумился, разбежался и высадил плечом раму. За окном ничего не было. Пюсин пожал плечами, достал из портфеля замасленную бумагу и заклеил окно.
Василий прокрался на цыпочках к выключателю и помигал светом, после чего вернулся на холодильник. Терентий Иваныч театрально закатил глаза, потом примерился и разбил лампочку электробритвой. Свет погас.
Пюсин горестно помотал головой, вынул из холодильника постель, разложил ее на полу и улегся. Под одеялом он зажег карманный фонарик, вытащил из-под подушки Парменида и стал читать.
Василий внутренним зрением увидел, что это был Парменид, поэтому решил, что у Терентия Иваныча не все дома, а в сущности он человек понятный, как на ладони, и дальше любопытствовать нечего. Так что Василий снялся с холодильника и вылетел в окно, впотьмах разодрав промасленную бумагу.
Терентий Иваныч долго смеялся.
У него на самом деле были не все дома. Дома отсутствовала жена Таисия.
Насмеявшись, Терентий Иваныч открыл холодильник и залез в него.
Тут надо сказать, что в задней стенке пюсинского холодильника — и этим могут похвастаться далеко не все из нас — была небольшая дверца.
Терентий Иваныч отворил ее и оказался в другом холодильнике — в буфетном холодильнике на научно-исследовательском судне «Михаил Гуревич (М. Кривич)» в Меланезии.
Открылась еще одна дверца, и Пюсин попал в объятия своей жены — буфетчицы Таисии.
Дело в том, что Терентий Иваныч Пюсин — и на такое уже способны считанные единицы из нас — ужасно любил свою жену и физически не переносил разлуки.
Поэтому каждую ночь он путешествовал в гиперпространстве.
