В комнате сынишки он оправил постель, но когда стал убирать ее в стену, дверца шкафчика, вделанного в койку, внезапно распахнулась и ударила его по колену; он судорожно оперся рукой о стену, но в этот момент сзади откинулась крышка письменного стола и сильно стукнула его. Потеряв равновесие, Эроальдо упал на стол, сломал его шарнирные ножки и очутился на полу.
— Ничего себе детские комнаты, — ворчал он, поднимаясь, да это настоящие мышеловки. — Уныло созерцая повисшую столешницу, он подумал: опять расходы, в дешевых квартирах им нет конца.
Эроальдо направился было в спальню, но тут же вспомнил, что с утра ничего не ел. Он придвинул к себе телефон и вызвал домашнюю кухню.
— Что желаете? — спросил неприятный скрипучий голос.
— Комплексный обед типа В, впрочем, нет. — Он повесил трубку. — Прикинем… Конечно, неплохо бы заказать обед типа В, но он обойдется в половину моего дневного заработка. Правда, сегодня педагогический совет, и я могу позволить себе такую роскошь.
Он приподнял трубку.
“Нет, я же сломал детский столик. Во сколько это станет? Лучше уж закажу обед типа С и двойную порцию хлеба”.
— Обед типа С и двойную порцию хлеба в квартиру 288, подъезд 5.
— Контроль, пожалуйста.
— Я учитель Банкони…
— Контроль, пожалуйста.
Эроальдо положил трубку, через несколько минут зазвонил телефон:
— Что желаете?
Он повторил заказ.
— Опустите голубой жетон, а затем маленький белый. Благодарю вас.
Едва он вытер руки, как зажужжал транспортер, Эроальдо снял тарелки с подноса и быстро проглотил макароны с сыром под красным соусом, котлеты с картофелем, четыре булочки и стакан вина, после чего разбил тарелки и поднос и выбросил обломки в мусоропровод. Потом, задерживая дыхание, выпил два стакана воды, чтобы избавиться от подступившей икоты. Какие овощные супы готовят в Пайдее! Если он сделает карьеру, то, может, удастся… И он побежал к магнитофону.
“Ошибка прежней критики” — Эроальдо слушал запись своего доклада и одновременно прибирал в комнате — “состоит в подмене слова, иначе говоря, средства и даже, по выражению Роже Кампоформа, “канала передачи” — искусством: это породило путаницу. Никто из моих предшественников, то есть предшественников Кампоформа, не задумывался над применением в критике эконометрического критерия, который дал блестящие результаты в лабораторных условиях… словом, великий Кампоформ пересмотрел всю историю литературы в соответствии с научным или скорее научно-фантастическим показателем, описанным в работах… Ах да, я забыл сказать о различии между наукой, научной фантастикой и литературой.
Итак, вначале литературные и научные труды резко отличались друг от друга. Но как же классифицировать труды, в которых есть что-то от обеих областей, то есть научную фантастику? Разумеется, сам критерий различия тут не пригоден, поскольку это понятие расплывчато — разве не может ученый одновременно быть художником, а художник — ученым? Конечно, может! Но традиционная критика, извращая… извращает произведения искусства, отрицая их научную ценность. Даже психоаналитическая критика, уже более серьезная, хотя и лишенная рациональной методологии, неверно истолковывала творчество всех великих писателей-фантастов как результат отчуждения собственного “я”.
В итоге эстетика Кампоформа рассматривает искусство как: а) научную популяризацию и историческое отражение одних и тех же научных понятий, б) гипотетизацию возможной реальности, будущей или параллельной, в) мемуары предков, следы и признаки которых сохранились лишь в коллективном сознании; художник передает их вернее других, ибо действует подсознательно, г) научную мифологию, то есть раскрытие характера народа или расы в мифологических или романтических образах”.
Эроальдо выключил магнитофон. Да, теорию Кампоформа он знает хорошо, но не мешает повторить ее еще разок.
Наконец в комнате воцарился порядок: он мог сесть, поставить магнитофон на стол и сунуть в рот пластисигарету. Еще одна неразгаданная тайна: герои научно-фантастических произведений обычно зажигали сигарету, выпускали дым, но не вдыхали вкусный запах. Нет, здесь великие люди прошлого просчитались: подумать только, дымящиеся сигареты… И, вздохнув, он достал кассету классической литературы. До чего похожи друг на друга все эти кинопоэмы! Как только ученики их различают? Кинопоэм чертова уйма, и все они бессюжетны. Кому, например, нужно изучать какого-то Петрарку, который воспевая Лауру и всяких птичек; ну не смешно ли в 2263 году беспрестанно говорить о птичках?
Вот Данте Алигьери — это совсем другое дело. Прежде всего речь идет об учебно-приключенческом фильме, цветном и стереоскопическом, фильме совместного производства всех континентов — в нем есть и сюжет, хотя, пожалуй, слишком много действующих лиц. Словом, по Данте он прекрасно подкован. На экзаменах профессора с коварной придирчивостью задают соискателям вопросы, скажем, такого рода: назовите номер и местоположение стихов Данте о рефракции, отражении, треугольнике, круге и так далее. Он знает карточку наизусть — здесь его не подловишь. Кроме того, он хорошо знаком с новейшими взглядами критиков на проблематику “Божественной комедии”.
Так с какой же скоростью летел Данте в рай? Согласно утверждениям самого поэта в первой книге “Рая”, — быстрее молнии. Однако Пирелли совершенно правильно подчеркивает, что здесь не может быть и речи о постоянной скорости, поскольку Данте задерживался на небесных кругах, чтобы побеседовать со святыми. К этому замечанию Смайл добавляет… а что добавляет, не помню.
…Кстати, что подразумевал Данте под словом “молния”? Общеизвестно, что во времена Данте не знали электромагнитных явлений. Возникает вопрос, что имел в виду богоравный поэт: скорость звука, то есть грома, или же скорость света, то есть молнии?
В этом вопросе мнения критиков разделились. Одни утверждают, что Данте преодолел звуковой барьер, а другие доказывают, что он мчался со скоростью, несколько меньшей скорости света. Это очень важный вопрос. Подумать только, все исследователи творчества Данте лихорадочно искали “Борзую”, и до этих почтенных господ даже не дошло, что если бы Данте летел со скоростью света, то, согласно Эйнштейну, его масса превратилась бы в ничто, поэт аннигилировал бы и не смог написать “Божественную комедию”, не то что “Борзую”.
“До чего же головасты современные критики!” — восхитился Эроальдо, вновь прослушав кассету с записью лекций.
Макс Ривье до того тонок, что я его почти не понимаю. Может, прослушать эту кассету еще раз? Впрочем, не стоит: об этом меня вряд ли спросят на экзамене. Я хорошо подготовлен, много занимался, а это, как ни говори, литература прошлого. Ее, собственно, следовало бы спрашивать в самых общих чертах.
