— На открытом воздухе оставаться было нельзя. Холод. И собаки. Я научился спать с камнями под рукой.
— От собак? — спросил Натан Ли.
Он вспомнил Азию.
Бен кивнул.
— И от женщин. Вдов и матерей распятых. Одержимые бесами, они бродили по ночам. Их боялись даже солдаты.
Казалось, что пламя рождает видения. Смола шипела и стреляла.
— Этот запущенный сад был особенным, — сказал Бен. Он говорил, словно выстреливал очередями. — Невдалеке проходила тропа вдоль городских стен Иерусалима. Но вам это известно.
Он вдруг замолчал.
— Только совсем не так, как ты рассказываешь, — сказал Натан Ли.
Бен хмыкнул. Легонько ударил палкой по костру.
— По ночам слышно было, как плачут дети, говорят и смеются люди. Ветер приносил из-за стен запахи еды. Костров, на которых готовили пищу, и ламп было не видно — только их отсветы, золотистые, как масло. Распятые люди думали, что они спят. Но это, конечно, был не сон. Уснуть значило умереть.
Он ничего не приукрашивал. Сквозь дымку времен трудно было себе представить, как умирали люди на кресте. Спустя столетия после прекращения этого вида казни художники стали изображать Христа в красочных позах с ладонями, пробитыми гвоздями. Даже после того, как Леонардо да Винчи провел эксперименты с трупами и установил, что в подобном случае ткани человеческого тела были бы сразу же разорваны под действием его веса, гвоздь, пронзивший ладонь, остался популярным вымыслом. Введенные в заблуждение художниками и гораздыми на выдумки священниками, люди упорно верили, что смерть наступала от потери крови, пыток или остановки сердца. Лишь в двадцатом веке один врач провел медицинскую реконструкцию, с помощью которой выяснили: казненные погибали от асфиксии. Когда ноги уже не могли поддерживать тело, висящее на руках, пережималась диафрагма и наступало удушье.
— Когда всходила луна, — продолжал Бен, — тени распятий становились похожими на лесные. Помню всполохи молний над далеким морем, собаку казненного, которая пришла, улеглась у его ног и умерла там от голода, охраняя тело хозяина. Иногда они пели друг другу со своих крестов. Деревенские песни. Молитвы. Хорошо пели…
Он вновь умолк и сощурился, будто пытаясь всмотреться в глубокую дыру.
— Зачем? — спросил Натан Ли.
Бен тотчас повернулся к нему.
— Для чего ты жил с мертвыми?
Натан Ли уже сам догадался. Ему приходилось бывать на гхатах[73] по берегам рек Индии и Непала. Еще задолго до Сиддхартхи отшельники, как стервятники, собирались вокруг больного, умирающего или усопшего навеки поразмышлять о непостоянстве и страдании. Две тысячи лет назад по торговым путям текли не только специи и шелк, но и философии.
— Не с мертвыми, — поправил его Бен, — а с умирающими. Каждое утро солнце выползало из-за пустыни, над хребтом Масличной горы. — Его рука очертила в воздухе дугу. — И тогда я начинал свой круг. Я шел от креста к кресту и к деревьям, на которых были привязанные и приколоченные. Я говорил с умирающими. Они продолжали жить не один день. Если человек был силен, он мог продержаться неделю. Я садился у их ног, и мы говорили, вот так, как сейчас с тобой… О, они рассказывали мне обо всем. О своих семьях и урожае, о скоте, о неудачах и триумфах, погоде, первой женщине, сколько шекелей или динариев задолжали им соседи или остались должны они сами. Какое блаженство они испытывали, когда на солнце наползало облако. Они говорили о слабости, искушении и пороке. Они поверяли мне свои надежды.
— Надежды? — переспросил Натан Ли.
— Даже пригвожденные к дереву, усыхая заживо на солнце, они держались за свои упования. Говорили о будущем. О своих планах. Как соберут урожай и построят новую комнату в доме. Какими красивыми вырастут их дочери. Целыми днями я беседовал с ними. Когда они приближались к порогу смерти, я вставал на камень и смотрел им в глаза.
Бен поднял палец вверх, удерживая его в нескольких дюймах от лица. И остановил на нем взгляд.
— Спал в могилах, — пробормотал на английском Иззи. — Шатался среди осужденных. И на дармовщинку набирался у них опыта умирания.
— Пусть говорит, — сказал Натан Ли.
— Вам не доводилось провожать человека, распятого на кресте? — спросил Бен.
— Как это? — не понял Натан Ли.
В этот момент прогоревшее полено обрушило другие, выплеснув сноп искр. Жар костра резко спал. И сразу же они ощутили мрак и холод, лизавший спины. Подбросили дров. Натан Ли встал на четвереньки, вытянул в трубочку губы и принялся раздувать костер. Вспыхнуло пламя, и снова стало тепло. Натан Ли вернулся на свое место у края ямы. Бен опустился на корточки там, где сидел прежде. Прошло еще несколько минут, и он заговорил вновь.
— Это словно смотреть, как разводят костер.
Он обладал даром рассказчика заимствовать образы у того, что оказывалось под рукой, в данном случае — у костра.
— Путешествие человека на кресте. Поначалу дым ест глаза. Затем жар, и появляется свет. Под конец дым рассеивается.
— Не понимаю, — сказал Натан Ли.
— Сначала ты сопротивляешься, — пояснил Бен. — Борешься. И это продолжается очень долго. Но когда уже близок конец, в стене боли возникают бреши. Приходит ясность. После всей этой жестокости — покой. Так приходит Бог.
— И это ты видел в их глазах?
— Да, как в глазах новорожденного младенца. Видел Бога.
Высоко на дереве они услышали шорох. Это была птица, запутавшаяся в тенетах Иоава. Закуска Богу на утро.
— Эти умирающие, — спросил Натан Ли, — что они думали о тебе?
— Некоторые проклинали. Другие молили остаться. На кресте невыносимо одиноко. Они называли меня по-разному. В их умах я был и другом, и врагом. Я был и Божьим слугой, и дьяволом. Они называли меня братом, и сыном, и отцом, и «руу-бии».
— Таким ты себя видел? Учителем?
— Нет. Я был учеником. А они — моими учителями.
— Ты был там, чтобы спасти их? — поинтересовался Натан Ли.
— Некоторые спрашивали меня то же самое.
— Тогда зачем ты мучил их?
— А зачем вы мучаете нас?
В тоне Бена не был враждебности. Лишь проницательный ум.
«Он знает, кто мы», — подумал Натан Ли.
— Чтобы узнать вас.
Бен улыбнулся — жуткая гримаса:
— Да ведь мы остались такими же: ищем связующую нить — ту, что соединяет царей и воров, младенцев и умирающих.
Бен поводил палкой сквозь пламя, как будто выводя древние слова.
— А солдаты не прогоняли тебя? — спросил Натан Ли.
— Иногда. Большинство были рады мне. Им ведь тоже было одиноко там. Они служили на чужбине, вдали от дома. Кто-то из них жаждал похвалиться своей жестокостью. Или милосердием. О да, солдатам знакомо сострадание! За плату они могли смешать желчь с водой или дать напитанную ядом губку на палке. Некоторые делали это бесплатно. Иногда ломали распятому ноги, чтобы не затягивать пытку. Или подрезали коленные связки ножом. — Взмахом палки перед коленом Натана Ли Бен продемонстрировал, как это делалось. — После этого опираться осужденным было не на что. Через час наступал конец. Зато их избавляли от еще многих мучительных дней и ночей.
