— Я упала… Не ругай его… — прошелестело чуть слышно.
— Где болит, Тиль? Пошевели пальцами! Пожалуйста!
Подбежали люди с носилками, дракон зашипел, набрал в грудь воздуха. Выдохнул пламя с мощным ревом, заставив всех отбежать на безопасное расстояние.
— Маард, держи ящера, твою мать так! — снова заорал Джо. — Она умрет здесь и сейчас, если ее не забрать! Дай подойти людям! Убери дракона!!!
Ящер рвался, шипя, тянулся к Тильде, жалобно ревел. Маард из последних сил тащил его в сторону. Каждый шаг — с трудом. Через боль.
— Мне не больно… Я ничего не чувствую, — прозвучало в ушах еле различимое. — Совсем… Машины не было… Не ругай… Нечаянно…
И стихло.
Языки пламени, пляшущие на травинках. На ее шарфе похожий рисунок… и рыжие пряди пахнут детским мылом. Не стригись больше, родная, я очень хочу запомнить тебя такой…
В этой части корпуса всегда тихо. Никто не мечется, роняя бумаги, не спорит с коллегами, не болтает по телефону. Здесь нет запахов, характерных для лабораторий, столовой, личных кабинетов или конференц-зала. Здесь только моя память, тишина и белый кафель коридора за автоматическими дверями. Если я сделаю ровно шаг вперед, видеокамера считает данные с бейджа на моем пиджаке, и хитрый механизм бесшумно откроет передо мной двери. Но этого шага не будет.
Мне стыдно. Гадкое, разъедающее душу чувство, подзабытое взрослыми. Я стою перед этими дверями, как в детстве перед мамой, у которой всегда боялась просить прощения — именно потому, что было стыдно. Стою и слушаю тишину. Часами.
Изредка мимо проходит кто-то из координаторов. Всегда в одну и ту же комнату — первую слева по коридору. На секунды открывается глухая дверь, и я вижу со своего места часть белого бокса, висящее на крючке полотенце, легкое кресло у стены и вход в душевую. А иногда мне везет, и прежде чем дверь закроется, я успеваю услышать его голос.
Мне кажется, он совершенно не меняется с годами.
Иногда мимо меня проходит Грета. Делает вид, что не узнает. Я не вправе обижаться или осуждать ее за это. Я вообще ни на что теперь не имею права. Какие права у тени? Наверное, только одно: появляться, когда позволяет свет. Вот и я приезжаю сюда год за годом. Всякий раз, когда случается перерыв в работе больше чем на три дня.
Приезжаю, чтобы постоять у входа в медблок, услышать его голос и вспомнить…
Приглушенные ковровой дорожкой шаги за спиной. Джона я уже стала узнавать по походке. Я обернулась, он поманил меня жестом.
— Иду, — сказала я одними губами.
Посмотрела сквозь стекло на дверь бокса. Я никогда с ним не прощаюсь — даже мысленно. Маленький ритуал, чтобы вернуться. Улыбнулась и на цыпочках побежала догонять Джона.
Как только за нами закрылись двери лифта, он спросил:
— Когда ты перестанешь трусить и войдешь к нему?
— Никогда, — честно ответила я. — Когда тебе надоест спрашивать одно и то же?
Он развел руками.
— Ты сама выдумала себе страх. Однажды я подкрадусь, сгребу тебя в охапку и сам к нему отволоку. Хватит мазохизма.
— Джон, я его бросила. Я не выдержала, испугалась, сбежала. Именно тогда, когда больше всего была ему нужна.
— Тогда зачем ты каждый день простаиваешь тут по несколько часов?
— Мне хочется быть рядом. Но я понимаю, что я этого не заслужила.
— Слушай… — он щелкнул длинными пальцами. — Ты тут уже почти полтора года. Работаешь, свидетельствуешь в суде по делу Райнера, выхаживаешь его дочь, носишься со зверьем — и ни дня на отдых. Может, хватит с тебя искупления и пора прекращать все это?
Кабина остановилась, лифт бесшумно открылся.
— Вертолетом полетим? — спросила я.
— Если только ты не хочешь поистязать себя двухчасовой прогулкой по бездорожью.
Шутник. Но я привыкла.
Серебристая легкая «стрекоза» высадила нас у подножия горы через десять минут. Я запахнула получше плащ и приготовилась ждать.
— Расслабься! — провозгласил Джон. — Смотри, какая красота вокруг! Весна! Чувствуешь, как листва пахнет? А на входе в парк магнолии цветут. Наслаждайся каждым днем! Весна — она такая короткая…
— Джон. Мне очень хочется и весны, и запаха листьев, и магнолий. Но сейчас не до того. Я очень волнуюсь. Прости.
Он подошел, погладил меня по плечу.
— Выдыхай понемногу. Смотри: заказчика убийства Алекса нашли, Тильда в безопасности под твоим присмотром, у Маарда все ровно и спокойно, никаких ухудшений. Я понимаю, что сейчас нам предстоит нечто ответственное, но давай не нагнетать. Все будет хорошо.
Я молча кивнула. Оптимист вы, мистер Джон До. Только я не могу не думать о том, что дочь моего друга парализована и ее тазовые кости собирали по кускам, что в грудном отделе ее позвоночника — две металлические пластины, что из-за разрывов пришлось удалить почку и долю печени. И что Гор мучается, просит у тебя же, Джон, разрешения ее увидеть, а ты запрещаешь — день за днем, полтора года.
— Джон, зачем их держат на разных этажах? Почему ты не разрешаешь…
— Тихо-тихо, — Джон улыбнулся и поднял руки вверх. — Я сдаюсь. Если все получится — переведу твою девочку на один с ним этаж. Только зачем это? Подумай сама: если бы ему сказали о том, что мы, а точнее — ты делаешь, он бы одобрил? Ему стало бы спокойнее? Ингрид, иногда людей лучше ставить прямо перед фактом, а не изводить ожиданием и перспективами. А уж Маарда — тем более. О, возвращаются. Готовься принимать груз.
Над нами зарокотал вертолет. Я отошла подальше, предоставив Джону руководить действиями пилота. На площадку медленно опустили громадный металлический ящик, люди в вертолете отцепили трос, удерживающий груз, и через минуту мы с Джоном снова остались вдвоем.
— Ингрид, узнай, как девочка, я пока отомкну замки.
Я потянулась к рации, но тут заверещал мобильник.
Пришлось ответить.
— Да, Пьетра, что такое?
— Вы можете говорить? — раздался взволнованный голос моей лаборантки.
— Сейчас нет.
— Тогда я вам высылаю видеофайл. Посмотрите сразу, как получите! Это очень важно! Две крысы, которым мы вводили ваш препарат, шевелят лапками! Мышцы заработали!
В этот момент Джон закончил возню с последним замком, с усилием потянул на себя ручку. Я подбежала помочь, и вдвоем мы открыли ящик.
— Ну, выходи, — обратился Джон к мерцающим в темноте зеленым огням.
Мы отошли в сторону. Минуту спустя из ящика показался сперва покрытый нежным пухом широкий нос, а через мгновение снежно-белый зверь выметнулся на свободу, расправляя крылья. Тишину прорезал звонкий девчоночий крик:
— Игорь! Игорь!!!
