— Не стрелять, не стрелять! — послышался впереди голос лейтенанта. — Ждать команды!
— Без команды не стрелять! — понеслось дальше по траншее. — Не стрелять без команды!
Капитан выглянул за бруствер и увидел метрах в девятистах ползущие коробочки танков, сопровождаемые черными точками пехоты.
— Что, — спросил Строгачев, — и убивать будешь?
— Это война, капитан, — ответил Стрельченко. — И здесь, как правило, убивают. Или вы, или вас.
— Это квалифицируется, как злостное нарушение ПВК! Преднамеренное вмешательство! И чревато изменением будущего!
— Любые перемены к лучшему, — сказал Стрельченко. — В этом вашем будущем. И потом, я не сторонник теории эффекта бабочки. До переброски, в лучшем случае, двадцать-тридцать минут. Если хотите до нее дожить, берите винтовку и стреляйте.
Лейтенант кивнул в сторону соседней ячейки, напротив которой в траншее лежал ничком убитый боец. На бруствере, нацелившись штыком в мутное рассветное небо, осталась полузасыпанная землей трехлинейка. Капитан чертыхнулся, оттащил убитого в сторону и занял его место.
— Винтовку очистите, — сказал Стрельченко, — не то заклинит.
Капитан отряхнул затвор, загнал патрон в патронник и приготовился.
— Я буду стрелять только в воздух, — предупредил он.
Лейтенант не успел ответить. Серые коробки танков, одна за другой, стали окутываться дымом, и послышался знакомый уже свист — немцы открыли огонь поддержки. Первые снаряды рвались то впереди, то позади траншеи, но с каждым выстрелом черные снопы разрывов вставали ближе и ближе. Противотанковая артиллерия не торопилась выдавать позиции — ждала, пока подойдут на дистанцию прямой наводки.
— Чуете, а? — радостно заорал лейтенант, отплевываясь от земляной пыли. — Чуете, как жить охота? Вот это — жизнь! Вот это и есть — она! Когда за нее надо драться! Зубами землю грызть!
— Дурило ты! — крикнул в ответ капитан. — Малолетнее! Псих!
Вокруг снова творилось черт знает что. Сверху сыпались комья и щепки, звучно барабаня по спине и каске капитана. Земля тряслась, воздух бесновался, обдавая лицо горячими хлесткими ударами. То справа, то слева вспухали огненные шары и вставали черные снопы разрывов. Кричали раненые. Танки подошли уже метров на пятьсот, и артиллерия, наконец, начала отвечать. Над головой с шорохом засвистели, ударяя по барабанным перепонкам, бронебойные семидесятишестимиллиметровые, внося сумятицу в ряды наступающих немцев. Танки начали маневрировать, огонь их стал гораздо реже и утратил точность. Капитан отряхнул винтовку и осторожно приподнял голову над бруствером. Серые черточки уже приобрели очертания человеческих фигур, но были все еще далеко.
— Подпустим на триста! — крикнул Стрельченко. — Беречь патроны! Стрелять по команде!
Почти одновременно два танка прямо напротив полыхнули огнем и дымом. Один еще некоторое время продолжал ползти, разливая в воздухе черную копоть, а второй, развороченный — замер, уткнувшись дульным тормозом в горящую траву. И тут на капитана по-настоящему накатило. Он почувствовал странный подъем, как в пору окопной юности. Страх ушел, выжженный вспыхнувшей ненавистью к тем, кто бежал, чтобы его убить и втоптать гусеницами в изрытую воронками землю. В дальнем краю траншеи защелкали первые выстрелы, на флангах ожесточенно затарахтели пулеметы.
— Огонь! — приказал Стрельченко.
Капитан, стараясь сдержать дыхание, положил на мушку серую фигуру с винтовкой наперевес и нажал спуск. «Мосинка» сухо щелкнула. Серая фигура приостановилась на мгновение и снова продолжила бег. Строгачев передернул затвор, прицелился и снова нажал спуск. Немец все так же продолжал бежать. Капитан уже отчетливо видел перекошенное белое лицо и открытый рот. Он бросил взгляд на прицел и заметил, что под него набилась грязь. Капитан выскреб ногтями, что смог, и установил планку на прямой выстрел. Снова приложившись к винтовке, он плавно навел мушку точно в центр серого силуэта. Винтовка дернулась, и через мгновение дернулась и фигура немца. Он споткнулся и рухнул ничком в обгоревшую траву.
— Так держать, капитан! — крикнул Стрельченко. — Удивительное чувство, да — когда жить хочется?
— Иди ты к черту, — хмуро проворчал Строгачев, ловя в прицел следующего немца, длинного, с вытаращенными глазами. Щелкнул выстрел — немец, вскинув руки, повалился на спину.
— Взво-од! — заорал Стрельченко, выскочив на бруствер с «наганом» в руке. — В штыковую! За Родину-у! Впере-о-од!
Капитан взглянул в сторону и увидел, что батальон, ощетинившись штыками, выкатывается из траншей в контратаку.
— Ну, дурило! — чертыхнулся капитан. Ничего не оставалось, как последовать примеру лейтенанта. Он выкарабкался из ячейки на бруствер и заорал, срывая связки: — За Родину-у! Ура-а-а!
Мокрая земля липла к сапогам, придавая им свинцовую тяжесть. По сторонам то и дело полыхали оранжевые вспышки. Со свистом пролетали пули, с пронзительным мяуканьем в грязь впивались осколки. В какой-то момент капитан мельком увидел далеко впереди особиста Мирошникова — тот обернулся, что-то крича, и пропал в черном облаке разрыва. Сердце, казалось, было готово выскочить из горла. Строгачев хватал открытым ртом вонючий сырой воздух с кислой примесью сгоревшего пороха и старался не упустить из виду мелькавшую спину лейтенанта, как вдруг прямо перед ним очутился немец — молодой и костлявый. Неуклюже выставив перед собой винтовку, он спешно заряжал новую обойму. Строгачев ударил его с ходу прикладом в лицо.
Потеха пошла. Вокруг мелькали серые мундиры и зеленые гимнастерки. Со всех сторон раздавались удары, русская и немецкая брань, вопли раненых и хрипы умирающих. Капитан бил, колол, бил и снова колол, удивляясь тому, что все еще жив, и с мальчишеским восторгом внимая давно забытому чувству ослепления боем, когда из головы вылетают все посторонние мысли, вытисненные жадным инстинктом жизни.
Лейтенанта он увидел почти случайно, когда немцы уже выдохлись и покатились назад, прикрываясь уцелевшими танками. На Стрельченко навалился рослый красномордый ефрейтор. Кряхтя от натуги, он пытался задушить лейтенанта голыми руками. Капитан вскинул винтовку и выстрелил в стриженый багровый затылок.
— Спасибо, — прокашлял Стрельченко, сбрасывая с себя труп.
— Держись ближе ко мне, — приказал капитан. — Переброска должна скоро…
Пуля ожгла ему правую лопатку. Строгачев упал на колени, удивленно раскрыв рот, а в следующее мгновение уже повалился на бок, захлебываясь кровью из пробитого легкого.
— Капитан! — крикнул Стрельченко, подхватив его голову. — Капитан!
