В голову при виде его ударила дурная кровь, сердце распалилось, запросило отмщения, чужой жизни, по жилам побежал взрывоопасный напалм.
— Прибыл, — огласил я, встряхнулся от внутреннего огня. Во мне, в груди — крематорий, катаклизм, шипящий дым. И сразу, обуздывая свой всеразрушающий раж: — Немного подождем. Пускай зайдет.
Дин — лед: тоже хотел кровопролития, но откликнулся безмолвием, копя ненависть. Выдавали только глаза — за ними лежал черный иней, глубинный мрак, какого еще не видел.
Аксель, хлопая пузырями жвачки, с руками за спиной, будто арестант, в ритмах танца прошел к входной двери и, распределив охрану, отправился веселиться. Телохранители — складные, серьезные и далеко не самые последние хиляки — отошли друг от друга четко на два шага и замерли шкафами, щелкнули затворами. Теперь мимо и муха не пролетит — заведение под особым надзором.
«Ну, с богом!» — взбодрился я и — Дину:
— Пора. Твой правый. Тихо убираем, понял? Не подведи: у нас нет права на ошибку…
— Не волнуйся, Курт, — отозвался он, клацнул подвижным цевьем ружья, — все пройдет хорошо.
Из кустов вылезли тише кошек, как партизаны. Разошлись. Крадясь — обошли бар с двух сторон, почти в одно время — разница в две-три секунды — свернули охранникам шеи, вместе с оружием оттащили к канаве.
— Неплохое начало, а? — изрек Дин, отирая свои грозные руки. Лицо вроде каменное, глаза отрешенные, а губы била судорога, подбородок в переплясе, выдавая истинное состояние — испуг и легкий шок.
— Пойдем, — не соря лишними словами, позвал я, — и дальше бы так.
Вошли в бар.
Сразу оглушило музыкой, пьяным лопотанием, лошадиным смехом, тяжелыми охмеленными голосами. За дощатыми столами — люди, каких нужно бояться на дорогах: бандиты, хищники, палачи. Никого из фракций. Душно, накурено, сумеречно. На целое помещение — три рабочих лампочки. Около них роятся мошки, обжигаются, падают угольками. Присели рядом с выходом, у окошка — для быстрого отхода. Гремлин сидел за барной стойкой, повернутый к озверевшей от алкоголя публике, будто сатана на адском троне, попивал через трубочку выпивку. Нас встретил «мертвой» половинкой лица, остро сверкнул змеючьим глазом, но не признал, не смог вспомнить, отвернулся. Остальные и подавно не повернули голов.
Заказали для видимости пива, сигарет.
— Какие действия? — спросил Дин, отпил из бокала пены, прикурил. Пальцы прыгали, пепел — сыпался, забивался в древесные расщелины.
— Пока ждем, наблюдаем, — бесстрастно обмолвился я, глотнул пива. Увидев тряску напарника — попросил: — Успокаивайся, Дин, выдаешь…
Какое-то время Аксель наслаждался отдыхом, непринужденной обстановкой, своей деланой, льющей через край гордыней, но вскоре начал что-то подозревать и, не расплатившись, засобирался к выходу. Мы с Дином, почти ни к чему не прикоснувшись, оставили под бокалами расчет и — за ним.
«Уйти пытается… — горела и гасла мысль, — раскусил…»
Только вышли — выстрел. Пуля — с гулом в дверной косяк, чуть не состригла мне ухо. Я — инстинктом вбок, упал, схватился за нож, крикнул напарнику, дабы не забыл об уговоре, не прибил по глупости будущего «языка»:
— Живой!!. Он нужен живой!!. — и, пружиной поднявшись на ноги, — следом.
Гремлин, спинным мозгом осмысливая свой близящийся бесславный итог, стрельнул еще пару раз, попал в бессмертную темноту и, крикнув, выкинул пистолет, трусливым зайцем рванул к внедорожнику. Там и попался. Дин, кинувшись наперерез, хрястнул прикладом, приложил об крыло. Следом обмякшего, дезориентированного Акселя поволокли прочь от бара в заранее примеченный овражек.
— Хоть чуть-чуть-то понимаешь, что тебя вообще ждет? — спрашивал у того Дин.
Зверь все понимал, но молчал. Хотел умереть быстро, но знал, что такого не будет.
Опустилась ночь. Злобнее застонали потрошители. Ветер дышал морозно, зимой.
Избивали Гремлина страшно, свирепо, до полусмерти. Умышленно калечили ребра, отшибали почки, легкие, пах, не трогали лишь мерзостное лицо — чтобы мог видеть и говорить. Закончив, спуская пар — усадили у пня, изувеченного, перемолотого через мясорубку, перешли к суровому допросу.
Дин встал рядом с Акселем, я — на корточки. Долго смотрел на него в сердитом молчании, запоминал таким — уничтоженным, без опоры на Дако, рассыпанным в труху. Поднял за подбородок. У Гремлина изо рта — водопад крови, в глазах — смерть, надгробные кресты.
И спросил:
— Знаешь, кто я? — слова шли не из сердца, а из гнева, выкупанные в пламени, боли.
Гремлин улыбнулся, показал ровные зубы, смотрел на меня отсутствующим взглядом, ненасытно дышал.
— Муж той… кхм… сучки… да?.. У нее такая сладкая кожа… как у ангела… — засмеялся в лицо и мигом получил от напарника удар в нос, замолкая. Через минуту закряхтел опять, икая: — Видел, как мы твой домик… кхм… разожгли?.. Моего хозяина не надо обижать…
Дин снова сжал чудовищный валун-кулак, собрался бить челюсть, но я придержал.
— Где они?.. Где моя жена и дети?.. — затряс Гремлина, желая задушить, и каждую секунду боролся с огнедышащим драконом в душе, с неуправляемым чувством тупого разрушения. И мысли, крики, шепоты, какие силился не слышать, игнорировать: «Причини ему боль! Сломай! Раздави! Оборви эту ненужную жизнь! Давай, Курт, давай!.. За Джин, за Клер, за Бобби!.. Давай, Курт…»
Аксель тер сломанный нос, затем плюнул в ноги, потонул в хохоте, кашляя кровью. Из меня вырвалась буря, пылающий смерч. Глаза подчинила слепота, а сердце — неукротимое безрассудство. Попросив Дина придержать эту человеческую фекалию — схватил правую руку, положил на пенек и отсек большой палец. Гремлин завыл чертом, задергался и лишь тогда, держась за сочащийся обрубок, раскололся:
— Они у Дако… у хозяина!.. Жена… в наложницах, моет полы… — проскулил и продолжил: — Дети… пока с ней, но завтра утром… их конвоем увезут в Нелем на обмен. Молох, главарь «Бесов», щедро заплатит… — упал лицом на повлажневший пень, с присвистом дышал ртом, — ребятня и твоя супруга… будут в одной машине с хозяином. Он тоже возьмет ее с собой… Боится, что может сбежать…
— Какой дорогой поедут??. Маршрут какой?.. Какая конкретно машина?.. Сколько всего? Говори… — жег я вопросами, выжимал до капли правду. Дин слушал и плакал, скрежеща зубами.
Гремлин заперхал, перелег на другую щеку, как перед смертной казнью, ответил:
— Они будут в черном внедорожнике моего хозяина… всего пять машин… две из них — «Бесов»… Поедут через северо-восток, по пустошам… оттуда — на 41-ю трассу… и в Нелем… — и — нам: — Поздно спохватились — не успеете. Не успеете уже. Опоздали…
