Он прикинул, не сумеет ли когда-нибудь написать об этом статью. Это был… а что это было? Аналогия, вот что. И она должна, решил Кракен, прояснить вопрос исчезновения джина во фляге. Красота науки и состояла в том, что она делала все вокруг таким ясным, таким логичным. Космос! Вот за чем гоняется наука: за всем этим поганым космосом. Кракен заулыбался при мысли, что наконец это понял. Вот только что он встретил это словечко у Эшблесса, хотя, конечно, видел его сто раз. Слова, с ними всегда так. Не различаешь их годами. Потом оно выскакивает, бьет тебя по башке — и бац! Как свечки в темной комнате, оказывается, они были повсюду: космос, космос, космос. Порядок вещей. Тайный порядок, для многих сокрытый. Человеку надобно встать на колени и всмотреться в брусчатку, чтобы разглядеть спешащих туда-сюда жучков, правящих путь в своем крохотном уголке Земли с уверенностью мореплавателей, прокладывающих курс по очертаниям незыблемых созвездий.
Вверх по хребту Кракена пробежал озноб. Он редко видел вещи так ясно, так… так космично. Иначе и не скажешь. Он потряс флягу. Что-то еще плещется на самом дне. Какого же черта она то и дело чаще бывает пустой, чем полной? Если туда заливается некое количество, то и выливаться должно ровно столько же. Нынче утром он наполнил ее в Уайтчепеле — по самое горлышко. Но фляга не оставалась такой и получаса! Весь день напролет она по большей части пустовала. Часы пустоты… Кабы не бутылка виски под кроватью, к этому моменту его обуяла бы великая сушь.
Кракен сражался с проблемой. Ему это казалось несправедливым. Словно жуки, напоминал он себе, плотно зажмуриваясь и воображая себе множество спешащих по куску серого сланца цифроподобных жучков. Но это все равно не приносило пользы. Он никак не мог применить жучков к проблеме пустеющей фляги. И прищурился, вглядываясь сквозь открытую дверь в соседнюю комнату.
Последние полчаса он провел, зажимая ладонями уши, чтобы не впускать внутрь откровений дневника Себастьяна Оулсби. Он и так знал, что там написано, — даже слишком хорошо. Осушив флягу, Кракен сунул руку под кровать и вытащил виски. По правде говоря, он был сторонником джина, однако при крайней нужде…
Молодой Оулсби потрясал в воздухе каким-то ящичком. Кракен вгляделся. Он был уверен, что видел его прежде. Хотя нет, такого не видел. Из-под крышки что-то высовывалось: какая-то зверюга и малюсенькие птички. Зверь — что-то вроде крокодила — впился в одну птичку, проглотил ее и скрылся в глубине. Кракен подивился зрелищу, хоть и не совсем разобрал, какой в ящичке может быть прок. Посидел с минуту, растирая лоб, выбрался из кровати и бочком подступил к открытой двери.
За дверью слева от него была другая комната, погруженная в полумрак, — та, с морским сундучком. Сердце Кракена забилось чаще. До него доносились гул голосов и смех, все толпились вокруг подарка, врученного Джеку на день рождения, — двигателя Кибла. Влекомый неосознанным любопытством, Кракен отступил в темную комнату. Он ушиб палец ноги о сундук прежде, чем разглядел препятствие, и так взвыл от боли, что головы в соседней комнате обязаны были обернуться в его сторону. Не повернулась ни одна. Видать, все слишком увлечены расчудесной игрушкой.
Кракен нагнулся над сундуком, водя пальцами по передней стенке, пока не нащупал плоскую, круглую железную задвижку. Он повозился с нею, смутно представляя, как работает механизм, и того меньше понимая, какого рожна он там ищет — уж никак не изумруд. Надо быть тихим, как жучок. Нельзя, чтоб услышали. Бог его знает, что может подумать капитан, увидев, как Кракен ковыряется в сундуке. Задвижка внезапно отскочила, больно стукнув Кракена по костяшкам, и он сунул в рот сразу три пальца. Конечно, они посчитают его обычным воришкой. Или, того не легче, подумают еще, что Кракен снюхался с кем-то из тех, кого они полагают своими врагами.
Свет, падавший из соседних комнат, едва позволял разглядеть содержимое сундука. Кракен порылся в нем, шепотом уговаривая барахло внутри не шуметь, когда то звякало или шуршало, и урезонивая самого себя в придачу. Раздвинув предметы к обеим сторонам сундука, он залез внутрь по самые плечи. Холодная медь подзорной трубы прижалась к щеке; вокруг ушей поднялась пыль, принесшая приятные ароматы дуба и кожи. Было бы здорово так и оставаться, точно страусу с зарытой в песок головой, среди этих сказочных штуковин. Он запросто может уснуть в такой позе, если тотчас же не встанет. Кракен послушал, как в голове бьется кровь — приливы и отливы, туда и обратно, как выразился бы Аристотель, — и в ее гулком плеске едва различил что-то еще: голос, казалось, долетавший откуда-то очень издалека.
Он поразмыслил над этим, чувствуя, как начинает пульсировать ссадина на лбу. Хоть убейте, но сообразить, что ему делать дальше, Кракен никак не мог. С чего бы это мне тут стоять, головой в сундуке, спросил он себя. Напрашивался единственный ответ: да ты напился, дружок. Кракен усмехнулся. «В виски сплошь риски», — вполголоса произнес он, слушая, как голос отражается от стенок сундука. Да он спятил, откупорив виски! Джин такого с людьми не творит — не превращает их в дураков. Кракену вдруг стало отчаянно страшно. Сколько же времени он провел тут, уткнувшись в чертов сундук? Что, если в комнате уже толпятся его друзья и лица их искажены отвращением?
Кракен медленно и осторожно высвободил голову, стараясь не вызвать обрушения морской рухляди. В руках он держал заветный ящик. Страх и восторг бурлили в крови, смывая все разумные доводы. И снова он — тот самый голос, далекий и слабый, словно кого-то замуровали, скажем, в стену. Ни словечка не разберешь. Но Кракен уже не был так уверен, что хотел бы разобрать смысл сказанного: его потрясло нахлынувшее вдруг осознание, что голос, шепчущий в его собственной голове, принадлежит самому дьяволу.
Да он одержим! Кракен почитывал Парацельса [30], и его пронзила мысль, что почти наверняка дело в мумии — женщина, заманившая его в трущобу, где Кракена избили, точно была ведьмой. Она им воспользовалась, ощутив, что он отягощен мумией всех тех мертвецов, которых возил ночью по Лондону. Грехи прошлого восстали, словно призраки, тыча в него указующими перстами. Кракена затрясло от ужаса. Больше виски, вот что ему нужно! Больше, а не меньше. Чтобы избавиться от нежелательного шума, он заглушил тихий голосок в голове, лязгая зубами, но затем подскочил во внезапном испуге, когда шум обернулся страшными криками.
Кракен захлопнул крышку сундука и отскочил от него. В помещении лавки царила сумятица. Вот откуда несся шум! Кракен выглянул за дверной косяк, не спеша покидать относительную безопасность темной комнаты. Снаружи, перед распахнутой дверью лавки, высилась фигура Келсо Дрейка. Он все-таки пришел. Избить и застрелить Кракена ему было мало. Он явился довершить свое черное дело! Кракен отступал все дальше, пока не наткнулся на запертое окно. Высвободив щеколду, распахнул створки, перелез через подоконник и соскользнул в грязь переулка, где и залег, тяжело дыша. Потом встал, глянул через плечо на Споуд-стрит и размашистым шагом двинулся в сторону Биллингсгейта: через считанные часы плотная толпа торговцев на рыбном рынке надежно скроет от врагов и самого Кракена, и его добычу.
VII
«КРОВЯНОЙ ПУДИНГ»
Громовой стук заставил вздрогнуть всех, кроме разве что Годелла, сохранившего на лице выражение трезвого любопытства. Капитан шагнул было вперед, чтобы открыть гостю, но его опередил, едва не сорвав дверь с петель, самолично Келсо Дрейк: благосклонно улыбаясь и чуть наклонив голову, он без приглашения прошествовал в лавку. Вскочив, Кибл набросил свой плащ на колени Джеку, скрыв под ним игрушку.
Дрейк встал почти у самого порога и, не снимая цилиндра, огляделся по сторонам, словно озадаченный тем, что подобные лавки могут где-то существовать. По итогу осмотра он, видимо, пришел к выводу, что все-таки могут, учитывая сомнительный состав компании, с которой ему приходится иметь дело. Щелчком избавившись от невидимой соринки на рукаве, он катнул сигару в другой угол рта.
