Надо поговорить с Шандором, решил Олесь. Завтра же и поговорю.
Назавтра откладывать не пришлось. Тем же вечером, едва зашло местное солнце, Шандор постучался в дверь сборного домика и поманил Олеся наружу.
— Я оставляю её, — Шандор отвёл взгляд.
— Что? — не понял Олесь. — Кого «её»? Где оставляешь?
— Послезавтра мы улетаем. Аолла остаётся здесь.
— Как это здесь? — опешил Олесь. — С кем?
— Ни с кем, — Шандор невесело хмыкнул. — Или с кем хочет. Этот её чёртов вериль слишком далеко зашёл. И потом…
— Что потом?
— Знаешь, я уже забыл, как это, когда спишь с настоящей женщиной. Не с суррогатом женщины, а с живой, жаркой, чувственной бабой.
— Понятно. Ты соблазнил докторшу.
Шандор фыркнул.
— Ещё вопрос, кто кого соблазнил. Неважно. Если честно, мне скверно, Олесь. На душе погано. Никогда не думал, что расстаться с девчонкой может быть настолько тяжело. Словно кусок от себя отрываешь. С кровью.
С минуту оба молчали.
— Ты уже сказал ей? — прервал, наконец, паузу Олесь.
— Нет ещё. Сегодня ночью скажу. Представляешь, боюсь говорить. Сам не знаю отчего.
Кроны высаженных в поселении земных деревьев плыли в темноте, как корабли с расхристанными парусами. Решётчатая конструкция перед вертолётным ангаром походила на разлапистый крест. Заплесневелой монетой на чёрном сукне застыла в чужом небе болотного цвета луна. Олесю стало зябко.
* * *
— Олесь! Вставай! Вставай немедленно!
Олесь разлепил глаза. Перепуганная Лайма трясла его за плечо, её бледно-песочная кожа казалась сейчас землистой.
— Что стряслось?
— Аолла. И твой друг Шандор. Они…
Олесь кое-как оделся и выкинул себя из сборного домика наружу. Аигирянки ревнивы и мстительны, припомнилось вдруг ему.
Они лежали рядом. На полу, навзничь, касаясь друг друга локтями. Олесь метнулся, оттолкнул хлопочущую рядом с Шандором докторшу, пал перед ним на колени и схватил за запястье.
— Шандор, дружище, — бормотал он, безуспешно пытаясь нащупать пульс.
Докторша накрыла лицо Шандора простынёй.
— Бросьте, — сказала она устало. — Они мертвы. Похоже на сердечно-сосудистую недостаточность. Наступила около четырёх часов тому. По всей видимости, у обоих одновременно. Подробнее выяснится на вскрытии. Знаете, мы с вашим другом…
— Знаю, — прервал Олесь. — Не надо никакого вскрытия.
Лайма ждала, съёжившись в кресле. Олесь двинулся к ней медленно, как сквозь воду. Пол при каждом шаге качался под ногами. В двух шагах Олесь остановился, смерил лигирянку недобрым взглядом.
— Вериль, — отозвалась на незаданный вопрос Лайма. — Это вериль.
Олесь подобрался.
— Рассказывай, — велел он. — Всё, что знаешь. Итак: что такое этот чёртов вериль?
— Не кощунствуй, прошу тебя, — кожа у Лаймы привычно зазолотилась. — Вериль это великое благо, высшая награда людям, которые… Которые любят друг друга, если говорить на твоём языке. Но вериль может стать великим несчастьем, если не уберечь любовь.
— Вот как… Значит, моего друга убил вериль. Шандор, получается, не сберёг любовь, и вериль его покарал, так?
— Вериль всегда карает обоих.
Олесь стиснул челюсти.
— Каким образом вериль умудрился убить двух здоровых, полных сил и жизни людей? Говори, ну!
— Откуда мне знать, Олесь, — кожа Лаймы приняла обычный бледно-песочный оттенок. — Вериль у каждой пары свой. Но он никогда не терпит измены.
* * *
На похороны собралось почти всё население городка. Олесь поймал себя на том, что с ненавистью глядит на докторшу. Это ведь она виновата, ожесточённо думал он. Похотливая, слабая на передок сука. Окажись на месте Шандора он… Олесь с ожесточением мотнул головой. Нет, докторша ни при чём. Вериль, видите ли, не терпит измены. О какой измене, чёрт побери, речь? И кому? Шандор никогда не относился всерьёз к девице, которую даже походной женой не назовёшь. Или всё-таки относился?
Олеся заколотило. В двух десятках шагов кибернетические могильщики опускали в землю гроб с тем, что осталось от Шандора. Всё, Шандора больше нет. А он, Олесь так привык на него полагаться, что не знает даже, что теперь делать. Он скосил глаза на застывшую по левую руку заплаканную Лайму. Бросить её к чертям, вот что надо сделать, причём немедленно. Если он не хочет, чтобы вериль угробил его так же, как Шандора.
Поздно, осознал Олесь миг спустя. Бросать поздно. Чем бы ни был на самом деле проклятый вериль, он уже вляпался в него, погрузился в него по уши. В двух шагах слева от Олеся стояла его смерть, которую он походя, невзначай подцепил два года назад. Миловидная, покорная, уютная смерть.
Что же делать лихорадочно думал Олесь, механически пожимая руки подходящим выразить соболезнование колонистам. Может быть, просто удрать?
Погрузиться в посадочный модуль, через шесть часов он будет уже на борту, вряд ли вериль дотянется до него через космос.
Дотянется, осознал Олесь. Уже дотянулся. В одиночку шансы малы, второй пилот необходим, он не сможет дневать и ночевать в рубке без сна, а значит, рано или поздно угодит в катастрофу. Что ж…
— Нам придётся остаться здесь, — сказал Олесь лигирянке на третьи сутки после похорон. — Один с пилотированием я не справлюсь, мы погибнем в пути.
— А ты не хочешь оставаться, Олесь?
Олесь не ответил. Всего несколько дней назад он подумывал об этом. Шандора ещё хотел уговорить, идиот.
— Если пожелаешь, мы останемся, Олесь. И если не пожелаешь, улетим отсюда прочь. Просчитывать курс я пока не умею, но обязательно научусь. А нести вахты могу уже и сейчас.
— Ты? — изумился Олесь. — Ты можешь нести вахту в пилотской рубке?
— Думаю, да. Я ведь умею почти всё, что и ты, Олесь. А остальному вскорости научусь. Это вериль.
— Вериль… — растерянно повторил Олесь. — Вот оно что. Ты хочешь сказать, что вериль… Что он залез мне в голову и то, что там есть, перекачал тебе? Скопировал меня, так, что ли?
— Не знаю, — Лайма нервно пожала плечами. — Наверное, так. И не так.
Олесь смежил веки и с минуту стоял молча, покачиваясь с пятки на носок.
— Со мной случится то же, что с Шандором? — не открывая глаз, спросил наконец он. — В один прекрасный день меня найдут на полу мёртвым? Вернее, найдут нас обоих?
— Нет, — Лайма подалась к Олесю, всхлипнула. — Не говори так. Вериль это не только кара, это ещё и счастье. Он… понимаешь, он… Я не могу объяснить. Ты или поймёшь это сам, или нет. Вериль не для двоих людей. Он для одного.
Олесь отстранился. До него внезапно дошло.
— Вот, значит, как, — пробормотал он. — Ты сказала сейчас, что землянина по имени Олесь больше нет? Так же, как лигирянки по имени Лайма?
Лайма не ответила, только смотрела на него влажными серыми глазами.
Вериль не для симбионтов, мучительно осознавал Олесь. Не для партнёров с параллельными жизненными процессами. И даже не для сиамских близнецов. Вериль просто превращает двух человек в одного. Сливает их сущности воедино.
— У нас когда-то была присказка, — проговорил Олесь тоскливо. — Жили они долго и счастливо и умерли в один день.
— Да, — Лайма потупилась. — Вериль дарит счастливую жизнь и счастливую смерть. Тому, кто этого заслуживает. Одному человеку. Который раньше был двумя.
— Наш вериль ещё не в окончательной стадии, так? — уточнил Олесь. — Мы ещё не вполне одно целое, но станем им? Это и есть лигирянское счастье?
Лайма вновь не ответила.
Олесь смотрел на неё и думал, что видит себя. Он пока ещё был самим собой. Частично. И частично — уже нет. Ему было страшно.
♀ Вечером во ржи
Ольга Рэйн
2016 — Андрей
Когда я впервые увидел Футхилл — его карамельные стены, рыжую черепицу, высокие арки решетчатых окон — сердце у меня заломило, грудь стиснуло, даже изжогой кольнуло.
