Я не любил присматривать за бабушкой. Её дом вонял ей. Этот характерный запах старческого пота, смешанный с вонью лекарств и нечистот. Каждая вещь, стены и пол пропитались ей, его невозможно было вывести, он пробирается под кожу сквозь поры. Терпеть не мог её дом. Но я жил к ней ближе всех, поэтому семья настаивала, чтобы ходил к ней я. Вся родня просто сбросила её на меня, чтобы им не пришлось.
Моя бабушка была больна. Она ещё могла передвигаться сама, но уже ничего не соображала. Глаза смотрели по сторонам с испуганным удивлением, но ни на чём не фокусировались, когда она ходила по собственном дому, цепляясь руками за стены. Её куриная кожа постоянно была содрана на белых торчащих костяшках и фалангах, лишь оттого что она постоянно хваталась за стены. Кожа по бокам стоп сдиралась тоже, потому что бабушка всегда ходила босиком.
Она постоянно повторяла: "Котик плачет, где-то котик плачет".
И шаталась целый день по дому, водя вокруг не видящими глазами, ища этого кота. Её одежда свисала мешками с её плеч, нисколько не скрывая деформированного тела. В остальном она не могла позаботиться о себе – не могла помыться, поесть, ходила под себя. Кормить и подмывать её приходилось мне. Когда ей приспичит в туалет всегда было сюрпризом, она никогда не говорила об этом и сделать свои дела на ходу ей ничего не мешало. Когда я был при ней, памперсы спасали, но когда я был на работе, это было слишком долго для неё, она могла избавится от них и бросить где-то, а я возвращался в вонючий, загаженный дом. Все экскременты она развозила по полу своими ногами с воспалёнными болячками ободранных мест, потому что ничего не замечала.
Я говорил семье, что это не моя работа, что мы должны нанять сиделку для этого, но все предпочитали притворяться глухими, кормя меня тем, что присматривать за ней не так сложно, раз я уже это делаю.
Зачем тратить деньги на сиделку неизвестно сколько времени, если можно найти козла отпущения среди своих. Вся семья, и я, ждали, когда же она наконец умрёт.
Я был вынужден переехать к ней. Я жил в детской комнате одного из родителей, с тесными стенами и квадратным окном. В комнате не осталось ничего личного от родителя, голый пол и ободранные обои, как и во всём доме, шкаф и кровать, штор не было. Я закрывался в этой комнате, потому что не выносил дом и бабушку, и слушал, как она бродит по дому и ищет своего кота.
"Котик плачет, где-то котик плачет".
Её лепет въелся мне в мозг, я просыпался среди ночи от этих слов и лежал, прислушиваясь, пытался понять, ходит ли по дому бабушка или мне приснилось.
Я с трудом всё выносил. Помыть, подтереть, накормить, убрать. Вонь, вонь, её высокий срывающийся голос и вонь. Вонь мочевины и говна, вонь гнилья бабушки, её голос, протыкающий мне уши.
Этот сраный не существующий кот.
Я уходил на работу и сидел там до поздна, потому что не мог заставить себя вернуться. Устал умолять о чём-то семью.
Я возвращался, убирал, мыл, подмывал, готовил, сажал бабушку, иногда убеждал её поесть самой, чаще кормил сам, почти заставляя жевать и глотать куски того, что закладывал ей в рот.
Я смирился с тем, что должен был её касаться, но не выносил того, что она могла случайно рукой коснуться меня. Меня всего передёргивало и выворачивало из глубин души.
Я боялся заразиться её безумием.
Укладывал спать и уходил в комнату, где пытался притвориться, что мира бабушки за этими стенами просто не существует и я больше к нему не причастен.
Просыпался ночью от её пронзительного голоса и слушал, как она призраком ходит по дому.
"Где-то котик плачет…"
Однажды, она упала. Споткнувшись или столкнувшись с чем-то, навернулась и громко, горько заплакала. Я лежал и слушал, и долго никак не шевелился на этот звук.
Но она не унималась, и я, в конце концов, встал. Бабушка ничего себе не сломала, просто ушиблась коленками и ободрала одну руку. Мне пришлось утешать её, как маленького ребёнка, и укладывать заново спать.
Такой была моя жизнь тогда. Я не мог сбежать оттуда физически, но разумом я изо всех сил оттуда бежал.
Я совсем перестал думать, старался не слышать. Просто делал то, что было нужно. Внизу, слева от порога, из стены торчало что-то белое. Очень маленькое, это можно было заметить только случайно, но оно не давало мне покоя. Я смотрел на него когда уходил на работу и когда возвращался. Всякий раз, когда я проходил мимо входа, я отыскивал это глазами. В конце концов, однажды я поймал себя на том, что разглядываю это что-то час спустя как уложил бабушку спать.
Я не выдержал, мне хотелось докопаться до истины. Я взял с кухни нож и лёг на пол у порога, стараясь глубоко не вдыхать дерьмовый запах, идущий от пола. Я осторожно потрогал это белое – оно было похоже на крохотный шип ерша или что-то подобное. Твёрдое и острое. Из стены торчал самый кончик. Обои легко проткнулись, под ними оказалась пустая полость. Я содрал кусок и почувствовал мерзкий запах, едкий в носу с приторным привкусом. Постарался совсем задержать дыхание. В куске обоев торчал оторванный коготь.
Я засунул руку в открывшуюся дыру и нащупал там слежалую шкуру и кости.
Запах стал сильнее вместе с поднятой пылью. В стене у бабушке был спрятан труп кота.
Я выгреб останки наружу – скелет с кусками шкуры. Голова чёрная и сморщенная, зажмуренные глаза, оскаленные зубы. Я бросил тело в мешок для мусора, вышел наружу и закопал во дворе. Мне не нужно было стараться настолько, но я хотел от него избавиться так, чтобы бабушка не узнала.
Вернулся в дом, тщательно помыл руки и нос и лёг спать, проспав работу на следующий день.
Я думал забыть о костях, мысли о них вертелись в моём мозгу земляными червями. Я видел эти кости на полу. в комнате, на работе, я смотрел в чёрноту дыр и тёмных мест и думал о спрятанных там кошачьих костях.
"Котик плачет, где-то котик плачет", – пищали черви в моей голове.
Я приготовил кашу бабушке, она сидит передо мой, в слепую зачёрпывает ложкой и я вижу, что в её ложке торчит кошачья шкура. Бабушка засовывает его в рот и начинает жевать беззубым ртом. Я притворяюсь, что этого не происходит. Ничего этого нет, я просто заразился безумием бабушки.
Когда я опустил взгляд на свою тарелку, я увидел в ней разложившуюся тушу кота и меня вырвало.
Я долго
