Долли - Алексей Александрович Провоторов

Засов был вроде крепкий, железный, но доверия не вызывал. На пальцах осталась липкая холодная влага и немного ржавчины. Долли вытерла руки о штаны, не переставая морщиться, осмотрела дверь ещё раз. Плотно подогнанные доски, облупившаяся зелёная краска, косая зарубка как раз на высоте лица. Может, выдержит.

Она хотела ещё раз потрогать засов, проверить, настоящий ли он, но не стала. Ничего это не изменит.

Даньи заговорил что-то во сне, застонал, и Долли, моментально подскочив к нему, зажала ему рот. Ещё чего не хватало, во сне разговаривать. Она и так успела услышать начало фразы, и волосы на затылке, казалось, зашевелились.

Волосы.

Долли посмотрела на свои руки, в который раз, словно не веря, потом помотала головой. Даньи будто бы успокоился, затих, и она его оставила. Заметалась по комнате, сдёрнула какой-то ковёр со стены, накрыла им беспокойно спящего мальчика, бросила охапку дров в печь, открыла заслонку, в два удара добыла искру. Дрова гореть не хотели, но она заставила. Потом уже зажгла лампу.

Ветер выл за стеной, как пёс, потерявший след, совал голову в трубу, звал её по имени. Её и Даньи. Долли знала, что это только кажется, но всё равно нервничала. Руки, сами ладони, покалывало.

Окошка было два, хорошо, что маленьких. Долли осмотрела оба, задёрнула одно, а второе, над лежанкой, оставила так. Некоторые на её месте предпочли бы закрыть и его, но ей не нравилось, когда она не видела ничего снаружи.

Тени по углам выглядели неприятно; тревожно плавали, а иногда вздрагивали их края, гонимые отсветами пламени. А оно, казалось, освещало только само себя. Скрипело, упёршись ветвями в дом, какое-то дерево.

До окраины оставалось ещё слишком много. Разбудить Даньи она не имела никакого права, это было бы всё равно что, например, пользоваться деньгами, которые тебе отдали на хранение. Неправильно. Ну и опасно, конечно, прежде всего для него. Сама бы она дошла, может быть. А со спящим мальчиком не стоилои пытаться — она не хотела видеть, как его съедят у неё на глазах, прежде чем примутся за неё. Хуже всего, что она осталась без ножа.

В домике, его, конечно, тоже не было. Да и кто бы оставил его здесь. Тут вообще почти ничего не было. Хорошо хоть нашлись лампа и котелок. И мешок, который она успела захватить ещё дома.

Теперь, когда бег закончился и наступила какая-то пауза, Долли занервничала. Время шло, Даньи метался во сне, а она никак не могла сообразить, что ей дальше делать.

Она остановилась посреди комнаты, чуть ссутулясь. Как и всегда в таких случаях, надо было говорить быстро и не думая, и она глухо, скороговоркой, произнесла четверостишие, отмечая, как складываются в строки слова, которые она не успела осознать:

Как обычно, жуть тронула шею на последних словах, но теперь, по крайней мере, было ясно, что ей следует предпринять. Эта магия ещё ни разу не подводила, и теперь она знала, что нужно делать.

Действительно, без еды действовать дальше было бы опасно и самонадеянно. За Даньи она не так волновалась, но и его, спящего, надо было покормить хоть бульоном. Если же она сама свалится без сил, то погибнут они оба. В Лесу силы всегда кончались быстро.

Выйти сразу ей не удалось. Она по привычке на секунду замерла перед дверью, прислушалась и отступила, услышав то, чего и опасалась. Впрочем, это было временное препятствие — по крайней мере, если она правильно определила шаги.

Они, широкие и тяжёлые, приблизились. В окно она по-прежнему никого не видела, и оттого немного нервничала. Засов никого не удержит, если кто-то — или что-то, — чему принадлежат такие шаги, захочет открыть дверь. Долли полагалась не на засов.

Большая тень, плохо видимая в темноте через грязное стекло, накрыла окно, остановившись. Голова в меховом капюшоне, больше, чем оконный проём, наклонилась. Мутно блеснул глаз среди чёрных морщин.

— Кто здесь? — спросил гигант хриплым шёпотом. Глаз безумно и отстранённо вращался в глазнице. Выл ветер.

— Нет, нет здесь никого, — уверенной скороговоркой ответила Долли.

Существо разогнулось, кряхтя, удовлетворённое ответом, и, как она и надеялась, пошагало дальше.

Только тогда она перевела дух. Быстро поправила покрывало на Даньи, который опять начал было говорить опасные вещи, подхватила свой холщовый мешок, и, взявшись за стылый шершавый засов, с шорохом отодвинула его.

Лес встретил ветром, бросил в лицо мокрый, пахнущий плесенью лист. Лунный свет, дымчатый, холодный, блуждал по корявым деревьям, мгла клубилась над Лесом, и дыхание Долли обращалось в пар. Никого не было, хотя всё время казалось, что кто-то был. Ветер иногда ревел в голос в расщеплённой, сломанной верхушке ближнего дерева; редким дождём падали последние листья.

Долли закрыла дверь снаружи на крючок. Больше она ничего не могла поделать, только от души надеяться на то, что за пять минут никто не появится — никто такой, кому достанет ума открыть дверь, не спрашиваясь. Всё же опушка не близко, тут случалось всякое. Но делать было нечего, тем более после стиха прошло не так много времени.

Сколько его вообще минуло с начала ходки, Долли представляла слабо. Но её беспокоило сейчас не время, а скорее расстояние. Оно было слишком большим, чтобы, по любым прикидкам, преодолеть его без происшествий.

Ненадёжный кров избушки вовсе не гарантировал, что они доживут до утра, но и бежать дальше, без ножа и без сил, она больше не могла. Если бы Даньи проснулся в лесу ночью, это могло означать конец не только надеждам на гонорар, но и конец карьере, а может быть, и безумие для самого Даньи. Хотя, конечно, Долли не могла отрицать, что соблазн разбудить его был. Он вполне мог просто, без последствий, очнуться ото сна, и они убрались бы отсюда в два раза быстрее.

Слишком часто это стало повторяться, подумала Долли. Слишком часто. Сжечь здесь всё, да и дело с концом. Вместе со всеми пропавшими. Всё равно…

Её передёрнуло от недавних воспоминаний, от вопля, с которым убегала в лес гротескная ломкая тень. Предсмертного вопля, за которым не последует смерти. Она уже была — раньше, задолго до того, как нож Долли вонзился под выпирающую ключицу.

Стоять на месте долго было