Стивен Кинг - Роза Марена

Она сидит в углу и пытается дышать в комнате, где всего несколько минут назад было так много воздуха, а теперь его не стало совсем. На удалении, кажущемся бесконечным, она слышит тонкий шипящий звук и понимает, что это воздух, проходящий через горло в легкие и затем возвращающийся назад в виде коротких лихорадочных вздохов, но ощущение, что она тонет прямо здесь, в углу собственной гостиной, не исчезает. Она не отрываясь смотрит на разорванные останки книги в мягкой обложке, которую читала, когда вернулся домой муж.

Впрочем, ей наплевать. Боль слишком сильна, чтобы волноваться из-за таких мелочей, как дыхание: как отсутствие кислорода в воздухе, которым она пытается дышать. Боль поглотила ее целиком, подобно тому, как кит, согласно Святому писанию, проглотил святого Иону, не желавшего брать в руки оружие. Она пульсирует, как отравленное солнце, засевшее глубоко в ее теле, в самой середине, в месте, где до сего дня было лишь спокойное ощущение зарождающейся новой жизни.

Память подсказывает, что до сих пор ей не доводилось испытывать боль, подобную этой — даже тогда, когда в тринадцатилетнем возрасте она резко повернула руль велосипеда, чтобы не провалиться в открытый канализационный люк, и упала, ударившись головой об асфальт и заработав рану длиной ровно в одиннадцать швов. От того падения остались яркие воспоминания о серебристой вспышке боли, за которой последовало усеянное звездочками темное удивление, оказавшееся на самом деле короткой потерей сознания… но та боль не шла ни в какое сравнение с теперешней. Это какая-то агония. Рука, прижатая к животу, ощущала прикосновение к плоти, больше не похожей на плоть; казалось, что ей вспороли живот сверху донизу и заменили живой растущий плод раскаленным камнем.

«О Господи, пожалуйста. — думает она. — Умоляю тебя, сделай так, чтобы с ребенком все было в порядке».

Но сейчас, когда дышать стало чуть-чуть легче, она начинает понимать, что с ребенком не все в порядке, что по крайней мере об этом-то он позаботился. Когда находишься на четвертом месяце беременности, ребенок представляется скорее частью тебя самой, нежели чем-то отдельным, а когда сидишь в углу и к твоим потным щекам прилипли пряди мокрых волос, а внутри такое ощущение, будто ты проглотила горячий обломок скалы…

Кто-то или что-то — запечатлевает зловещие скользкие поцелуи на внутренней стороне ее бедер.

— Нет, — шепчет она. — Нет. О Господи, умоляю тебя, Господи, милый Боже, Господи, умоляю тебя, нет.

«Пусть это будет пот. Пусть это будет пот… или, возможно, я обмочилась. Да, скорее всего, так оно и есть. Мне было так больно после того, как он ударил меня в третий раз, что я обмочилась, даже не заметив. Все верно».

Только это не пот, и на самом деле она не обмочилась. Это кровь. Она сидит в углу гостиной, глядя безмолвно на четвертованную книжку, часть которой валяется на диване, часть под кофейным столиком, и ее чрево готовится извергнуть плод, который вынашивало до этого вечера без малейших жалоб и каких-либо проблем.

— Нет, — стонет она, — нет, Господи, прошу тебя, пожалуйста, скажи нет.

Она видит тень своего мужа, искаженную и вытянутую, как соломенное чучело или тень висельника, танцующую и дергающуюся на стене за проемом двери, ведущей из гостиной в кухню. Она видит другие тени: телефонная трубка, прижатая к уху, длинный, скрутившийся в штопор шнур. Она даже видит, как его пальцы перебирают завитушки шнура, распрямляют их, зажимают на мгновение и затем отпускают, и телефонный шнур снова закручивается в спираль, словно не в силах сопротивляться плохой привычке.

Сначала она думает, что он звонит в полицию, Смешно, конечно, ведь он сам полицейский.

— Да-да, это срочный вызов, — говорит муж в трубку, — Хватит морочить мне голову, красавица, она беременна. — Он сосредоточенно слушает, пропуская колечки телефонного шнура сквозь пальцы, а когда снова начинает говорить, в голосе слышатся едва заметные нотки раздражения. Однако этого слабого раздражения достаточно, чтобы ее наполнило чувство нового ужаса, а во рту появился стальной привкус. Кто осмелится сердить его, перечить ему? Неужели найдется хоть один человек, способный на это? Только не тот, кто его знает, особенно с той стороны, с которой знает его она. — Ну конечно, я не буду трогать ее с места, неужто вы принимаете меня за полного идиота?

Ее пальцы заползают под платье и карабкаются вверх по бедру к промокшей горячей материи трусиков. «Пожалуйста, — молит она. Сколько раз мелькнуло это слово в ее голове с того момента, когда он вырвал из ее рук книжку? Она не знает, она просто повторяет его снова и снова. — Пожалуйста, пусть жидкость на пальцах окажется чистой. Пожалуйста, Господи. Пожалуйста, пусть она будет чистой».

Но когда она извлекает руку из-под платья и поднимает ее к глазам, то видит, что кончики пальцев красные от крови. Она смотрит на них, и в этот момент по всему телу лезвием бензопилы пробегает удушающий спазм. Ей приходится сцепить зубы, чтобы сдержать крик. Она знает, что кричать в этом доме не стоит.

— Да плевать мне на всю эту чертовщину, просто пришлите сюда машину! Да побыстрее!

Он с грохотом швыряет телефонную трубку на рычаг. Его тень увеличивается, качается, слегка подпрыгивая на стене, а затем он появляется в дверном проеме и останавливается, глядя на нее. Его румяное красивое лицо абсолютно спокойно. Глаза на этом лице столь же бесчувственны, как осколки стекла на обочине пыльной сельской дороги.

— Нет, вы только посмотрите, — говорит он, разводя руки в стороны и затем снова роняя их со слабым хлопком, — Вы только посмотрите на этот беспорядок.

Она протягивает к нему руку, показывая окровавленные кончики пальцев, — на большее она не отваживается, чтобы не подумал, будто обвиняет его.

— Я знаю, — произносит он, словно понимание все объясняет, словно благодаря его пониманию все случившееся обрастает разумным, рациональным контекстом.

Повернувшись, он смотрит на расчлененную книжку. Подбирает кусок с дивана, потом наклоняется и достает второй из-под кофейного столика. Когда он выпрямляется, перед ее глазами мелькает обложка с изображенной на ней женщиной в белом сарафане, стоящей на носу корабля. Ветер мелодраматично развевает ее рыжие волосы за спиной, обнажая сливочные плечи. Название — «Несчастное путешествие»— выдавлено ярко-красными блестящими буквами.