Хотя Диз и имел пилотские права, интерес к этому делу у него появился лишь тогда, когда произошли убийства в маленьком аэропорту в Мэриленде -третье и четвертое подряд. Вот тут он учуял запах крови и выпущенных кишок, столь обожаемых читателями «Биде ньюс». В сочетании с дешевой таинственностью... были все основания предполагать резкий рост тиража, а в газетном деле тираж — не просто игра, а божество, которому приносятся любые жертвы.
Для Диза, однако, новость была не только хорошей, но и плохой. Хорошо было то, что он получил место на первой полосе, обойдя всех прочих; значит, он еще непобедимый чемпион, главный жеребец в конюшне. Плохое заключалось в том, что лавровый венок на самом деле принадлежал Моррисону... пока, во всяком случае. Моррисон, новоиспеченный редактор, продолжал копать это чертово дело даже после того, как Диз, ветеран редакции, уверил его, что там ничего серьезного нет. Дизу не нравилась сама мысль, что Моррисон почуял кровь первым — он выходил из себя при этой мысли, что вызывало у него вполне понятное желание убрать этого человека с дорог. И он знал, как это сделать.
— Даффри, штат Мэриленд, так?
Моррисон кивнул.
— Никто в большой прессе еще не допер? — спросил Диз, с удовлетворением наблюдая, как Моррисон сразу ощетинился.
— Если ты имеешь в виду, сообразил ли кто-то, что здесь серия убийств, я отвечу «нет», — холодно произнес тот.
«Но это ненадолго», — подумал Диз.
— Но это ненадолго, — произнес Моррисон. — Еще одно...
— Давай досье, — сказал Диз, указывая на папку цвета буйволовой кожи, лежавшую на невероятно аккуратном столе Моррисона.
Лысеющий редактор положил на нее руку, и Диз понял две вещи: Моррисон даст ему досье, но сперва покуражится в отместку за первоначальное неверие... и вообще за поведение образца «я тут опытнее вас всех». Что ж, может быть, он и прав. Может быть, даже главному жеребцу в конюшне надо время от времени накручивать хвост, просто чтобы показать, каково его настоящее место в системе.
— Я думаю, что ты в музее естественной истории берешь интервью у того парня, что занимается пингвинами, — сказал Моррисон. Уголки его рта изогнулись в слабой, но, несомненно, зловещей улыбке. — Который считает, что они умнее людей и дельфинов.
Диз указал на единственную, помимо досье и фотографии унылой жены с тремя унылыми детьми, вещь, лежавшую на столе Моррисона, — большую проволочную корзину с ярлыком «ХЛЕБ НАСУЩНЫЙ». Там находились тоненькая рукопись — семь или восемь страниц, скрепленных фирменной красной скрепкой Диза, — и конверт с надписью «КОНТАКТНАЯ БУМАГА, НЕ СГИБАТЬ».
Моррисон снял руку с папки, открыл конверт и вынул два листа с черно-белыми фотографиями размером не больше почтовой марки каждая. На каждом снимке длинные процессии пингвинов молча взирали на зрителя. Что-то в них вызывало необъяснимый ужас — Мертону Моррисону они показались зомби, одетыми во фраке. Он кивнул и сунул фото обратно в конверт. Диз не любит редакторов как класс, но должен был признать, что этот по крайней мере умеет оценить все, что заслуживает оценки. Редкое свойство, которое, как подозревал Диз, со временем навлекает на человека кучу болячек. А может, болячки уже начались, вот он сидит: еще нет тридцати пяти, а череп на семьдесят процентов уже голый.
— Неплохо, — отметил Моррисон. — Кто снимал?
— Я, — ответил Диз. — Я всегда сам сделаю снимки к своим репортажам. Ты что, никогда не смотришь на подписи под снимками?
— Обычно нет, — сказал Моррисон и взглянул на временный заголовок, который Диз прикрепил поверх своего репортажа о пингвинах. Конечно, Либби Граннит в компьютерной сделает его более броским, добавит цвета — это, в конце концов, ее работа, но Диз инстинктивно чувствовал заголовки и всегда находил если не дом и номер квартиры, то уж улицу правильно. «ЧУЖОЙ ИНТЕЛЛЕКТ НА СЕВЕРНОМ ПОЛЮСЕ» — гласил этот. Пингвины, конечно, не чужие, и Моррисон смутно подозревал, что они живут на Южном полюсе, но это не имело ни малейшего значения. Читатели «Биде ньюс» с ума сходили по чужакам и интеллекту (видимо, потому, что первыми большинство из них себя ощущали, а второго им катастрофически не хватало), и важно было именно это.
— Заголовок немного не завершен, — начал Моррисон, — но...
— Любби доделает, — закончил за него Диз. — Итак?
— Итак? — спросил Моррисон. Глаза его за стеклами в золотой оправе оставались широко открытыми, и голубыми, и простодушными. Он снова положил руку на папку, улыбнулся Дизу и ждал.
— Итак, что ты хочешь? Чтобы я признал свою ошибку?
Улыбка Моррисона стала на миллиметр-два шире:
— Признай, что ты можешь ошибаться. Думаю, этого хватит — ты же знаешь, какой я лапочка.
— Ну да, рассказывай, — вымолвил Ди, но в душе испытал облегчение. Небольшое унижение он еще мог снести; чего он не терпел, так это пресмыкаться всерьез.
Моррисон сидел, глядя на него и прикрыв рукой папку.
— Хорошо: я могу ошибаться.
— Как великодушно с твоей стороны, — восхитится Моррисон, вручая ему папку.
Диз жадно схватил ее, положил на стул у окна и раскрыл. То, что он прочел на сей раз, — а это была всего лишь неупорядоченная сводка сообщений телеграфных агентств и вырезок из провинциальных газет, потрясло его.
«Я раньше этого не видел, — подумал он, и тут же: — Почему я раньше не видел?»
Он не знал... но знал же он, что если он еще раз упустит такую тему, ему уже не быть первым жеребцом в газетной конюшне. И еще он знал наверняка: если б они с Моррисоном поменялись местами (а Диз сверг уж двоих редакторов «Биде ньюс» за последние семь лет), он бы заставил Моррисона ползать змеей по полу, прежде чем отдал бы ему папку.
«Да нет, — подумалось ему. — Просто вышиб бы его пинком под зад». Промелькнула мысль, что он может сорваться. В его профессии уровень срывов крайне высок, как известно. Можно много лет писать о летающих тарелках, которые уносят с собой целые деревни в Бразилии (обычно это сопровождается снимками со смещенным фокусом электрических лампочек, висящих посреди елового серпантина), о собаках, которые умеют считать, о безработных папашах, которые рубят из своих детей лучину. И вдруг в какой-то день ты сдаешь. Как Дотти Уолш, которая однажды вечером пришла домой и залезла в ванну, надев на голову пластиковый мешок от стирального порошка.
«Не будь дураком», — сказал он себе, но все равно испытывал какую-то растерянность. Вот она, тема, огромная, как жизнь, и втрое более отвратительная. Как он, черт возьми, мог ее упустить?
Он взглянул на Моррисона, который откинулся в кресле, сложив руки на животе, и наблюдал за ним, — Ну? — спросил Моррисон.
