Мне снилось, что я рисую серебристую линию.
Мой альбом был прижат к белой стене. И я смотрела на чистую бумагу, а моя рука двигалась медленно, но верно. И серебристая линия все тянулась по листу.
Она сверкала.
И даже казалась золотистой.
Я нарисовала еще одну линию. Потом круг.
Я вырвала лист из альбома и провела рукой по следующем, чистому. Затем начала чертить новую линию.
Меня охватила внезапная дрожь. Мне стало вдруг ужасно холодно.
Серебряный — холодный свет. Холодный, как металл. Или как зима.
«Какой странный сон», — подумала я, хотя и не проснулась.
Да, я знала, что сплю. Знала, что не рисую эту сверкающую линию на самом деле.
Я начала еще одну линию. Прямую и очень тонкую. Аккуратную серебристую линию.
И пока она тянулась по бумаге, ее цвет внезапно изменился.
Линия сделалась красной. Эта красная краска стала растекаться в обе стороны и вскоре залила весь лист.
Серебристая линия будто бы прорубила бумагу, и та стала кровоточить.
Я проснулась и закричала.
Но отчего мне было кричать?
Это же просто серебристая линия?
Просто рисунок серебристой и красной краской.
Просто сон.
Так почему же я кричала?
Не помню.
Совсем не помню.
Видимо, после несчастного случая у меня наступил шок.
Я частично потеряла память. Для меня исчез кусочек прежней жизни.
Я не помнила ничего о той неделе. И о последующих.
Начало зимы слилось для меня в сплошное темное пятно. Я лишь видела блеклое отражение в мутной воде глубокого пруда. Я могла разглядеть какую-то рябь или движения размытых фигур, но ни одного лица.
Что произошло на той неделе? В тот день?
Почему я не помню несчастного случая?
Доктор Сейлс утверждает, что память вернется ко мне. В один прекрасный день я увижу события той недели во всей полноте. Он велел мне не подгонять свою память. И временами мне кажется, что ему вовсе не хочется, чтобы она пробудилась. Может быть, воспоминания окажутся слишком ужасными. Может быть, я пожалею о том, что все узнала. Может быть, лучше ничего не вспоминать и быть благодарной судьбе за этот провал в памяти.
Доктор Сейлс сказал, что мне нужно вернуться к нормальной жизни, и я пытаюсь.
Но мои друзья не очень помогают мне в этом.
Иногда я ловлю на себе странный взгляд Джастины. Она смотрит на меня прищурившись, будто пытаясь проникнуть в мое сознание.
Адриана убеждает меня, что надо проще ко всему относиться. Так и говорит: «Не переживай из-за этого, Марта». Как будто я больная или инвалид.
Они явно что-то не договаривают. Они как-то странно переглядываются, думая, что я этого не замечаю. И как будто чего-то ожидают.
Чего же?
Того, что я расколюсь? Что бедная Марта треснет, как яйцо, и все ее внутренности потекут наружу липкой желтой массой? Вот какие странные мысли возникают у меня после того несчастного случая.
Но я ничего не могу с собой поделать.
Доктор Сейлс утверждает, что это нормально.
Это я. Марта Пауэл. Совершенно нормальная. То есть кажусь совершенно нормальной. У меня как раз такой рост и вес, какой должен быть у девушки старших классов.
Внешность довольно привлекательная. Светлые волосы, длинные и прямые. Оливковые глаза, большие и круглые. Они нравятся мне больше всего. А еще ямочки на щеках, делающие меня похожей на двенадцатилетнюю.
Думаю, у меня приятная улыбка. Правда, улыбаюсь я нечасто.
Если не считать жутких мыслей и провала в памяти, то у меня все нормально.
Конечно, я не такая экзотическая красавица, как Адриана. А еще мне кажется, что пышные рыжие волосы, полные губы и круглые голубые глаза Джастины намного лучше моих.
Но я тоже ничего. По крайней мере, так думает Аарон. Старина Аарон. Он так заботился обо мне.
Не знаю, что бы я без него делала. Как здорово, что мы с ним дружим так долго.
Джастина всегда мне напоминает, как мне повезло. Она хорошая подруга, но даже не пытается скрыть свою ревность.
— Аарон такой великолепный! — бубнит Джастина чуть не каждый вечер. — Смотри, не упусти его!
— Заткнись! — отвечаю я.
Как-то мы сидели в спортзале нашей Шейдисайдской школы и смотрели соревнования по борьбе с ребятами из Уэйнсбриджа. Аарон, конечно, не первый борец штата. Он лишь с виду напоминает качка, а заниматься ему лень.
Его противник, приземистый, тяжелый и волосатый, напоминал медведя. И ему удалось повалить Аарона на мат в два счета.
Тот даже покраснел от натуги. Ему было отнюдь не сладко.
Джастина схватилась за свои рыжие волосы обеими руками. У нее было такое напряженное лицо, будто она сама боролась.
Аарон каким-то образом ухитрился вырваться и потянуть противника к себе. Они оба покраснели и вспотели. Аарон пихнул его и вскочил на ноги.
— Давай! — воскликнула Джастина. — Давай же! Побей его, Аарон!
Он дышал тяжело. Даже со своего места я видела струйки пота, бежавшие по его лицу.
Аарон помог противнику подняться, потом улыбнулся мне. То есть я решила, что мне.
А Джастина улыбнулась в ответ и помахала рукой, как будто он улыбался ей!
По крайней мере, она не скрывает своих чувств. Всегда заигрывает с ним, хотя знает, что он мой приятель. Иногда Аарон даже отвечает ей взаимностью, но вряд ли это всерьез.
Ведь я уже говорила, что он относится ко мне так чудесно.
Все мои друзья чудесные.
Вот если бы только они не ходили вокруг меня на цыпочках и не следили за своими словами слишком внимательно.
Я знаю, о чем они думают, что у них на уме. Они опасаются, что ко мне вернется память. Но ни о чем не спрашивают. Мои друзья избегают разговоров о той злосчастной ноябрьской неделе. О несчастном случае. Хотя бы в моем присутствии. Может быть, им не хочется, чтобы я вспомнила.
Может быть, думают, что так будет лучше для меня. И возможно даже, что им самим хотелось бы кое-что забыть.
Но я-то не считаю, что мне повезло. Потому что меня терзают вопросы.
Что случилось той ночью?
Насколько это было ужасно?
И почему память отшибло лишь у меня?
Я прижалась щекой к плечу Аарона. Мне нравился запах его одеколона, прохладный и сладкий. Сперва, когда он начал им пользоваться, я над ним смеялась. Ведь брился парень еще только дважды в неделю, а одеколоном пользовался ежедневно. Но потом этот запах стал мне нравится.
Я подняла голову и поцеловала его.
