Дону Клеари и Стефании Лайдман — с благодарностью за все!
День был именно таким, какие всегда угнетали ее, даже если она, проснувшись, чувствовала себя хорошо. Сегодня же предчувствие надвигающейся беды — смутное ощущение беспокойства, овладевшее ею едва она открыла глаза, — лишь усилилось, когда температура резко подскочила, а влажный воздух охватил ее, как смирительная рубашка.
Август в Канаане, Нью-Джерси. Температура воздуха 93 градуса[1], влажность — 97 процентов, и оба показателя все время увеличиваются.
Канаан, Нью-Джерси, где всего лишь две приличных недели в году — одна весной, другая осенью, — в остальное же время года или нестерпимо жарко и сыро, или невыносимо холодно.
Канаан, где Марианна родилась, выросла, вышла замуж, дала жизнь своим детям и где, — печально подумала она, — все походило на то, будто она собирается умереть.
Если уже не умерла — что этим утром казалось вполне реальным. И, может быть, это не такая уж плохая возможность, — отметила она, потягивая остывший кофе из кружки с щербинкой. Впрочем, если она уже мертва, значит сейчас находится на небесах и должна провести вечность в убогом домишке с двумя спальнями, окруженном тощей полоской газона с пожухлой травой, с задним двором, по размерам пригодным лишь для того, чтобы держать там ржавый мангал, грязную пластиковую мебель для улицы и скрипучие качели, на которые за последние два года никто из ее детей не садился.
Очевидно, если она и умерла, это были все-таки не небеса, и нагрешить должна была гораздо больше, чем нагрешила.
Задняя дверь шумно распахнулась, и голос дочери прервал ее унылые мысли.
— Папы еще нет?
Марианна проглотила готовую было сорваться с языка колкость, решив, что не позволит собственному гневу и подозрениям к мужчине, за которого она вышла замуж, испортить взаимоотношения Алисон с отцом.
— Он сказал, что в полдень, но ты ведь знаешь своего отца, — спокойно произнесла она. — Если он и опоздает на час, будем считать, что пришел вовремя, не так ли?
Алисон машинально наматывала прядь своих темно-каштановых волос на указательный палец — привычка, которую Марианна впервые заметила на следующий день после того, как они с Аланом расстались. Алисон бросила взгляд на часы, затем плюхнулась на стул, стоявший напротив матери.
— Итак, его не будет здесь еще сорок пять минут. — Девочка вздохнула. — Все, как я и говорила Логану. — Она начала скрести ногтем по неровному краю покрытого клеенкой стола. — Мамочка? Можно тебя кое о чем спросить?
То, что Алисон избегала смотреть ей в глаза, говорило Марианне, что каким бы ни был вопрос, он ей не понравится. Но с тех пор как в прошлом месяце Алисон исполнилось тринадцать, она стала привыкать к неожиданным вопросам, на которые неловко было отвечать, поэтому внутренне сжалась и кивнула головой.
— Ты же знаешь, что всегда можешь спросить меня о чем хочешь, дорогая, — ответила она.
Алисон набрала побольше воздуха:
— Понимаешь, мы с Логаном хотели бы кое-что узнать. Вы не собираетесь вновь сойтись с папой?
«Что я должна ответить на этот вопрос? — подумала Марианна. — Как мне сказать ей, что меньше всего я хотела бы жить с Аланом Карпентером?»
Если исключить это, то, вероятно, нормальные отношения с Аланом не были последним из ее желаний. Возможно (только возможно!), это было единственное, что она могла сделать при благоприятном стечении обстоятельств. И сейчас Марианна осознала, что именно об этом думала подспудно все утро, хотя до сих пор ей нечего было ответить и Алисон, и самой себе. Ответа не было — лишь беспорядочное нагромождение чувств.
Сумбур, вызванный не только эмоциями, но и материальными проблемами.
А материальные проблемы, знала она, неподходящая основа для брака.
Разве не приходилось ей читать все эти статьи в женских журналах о красоте любви?
Разве не читала она истории о бедных возлюбленных, которые нашли свое счастье друг в друге и возвысились над собственной бедностью?
Романы о женщинах, вступивших в брак ради денег только для того, чтобы найти настоящую любовь в объятиях шофера, садовника или рабочего?
Каждому известно, что в идеале любовь и деньги не должны иметь между собой ничего общего.
Она окинула взглядом дом и ужаснулась. Наружная краска начала облезать, а обои в гостиной пришли в полную негодность и нельзя уже было оттереть грязные, пятна, оставленные пальчиками Логана.
— Разве я не говорил тебе с самого начала, что стены нужно покрасить? — возмутился Алан, когда она позвонила и попросила у него денег, чтобы заменить обои. — Если бы ты с самого начала была практичной, сейчас могла бы просто перекрасить стены. У меня нет денег на новые обои.
«Но у тебя были деньги, чтобы захватить с собой мисс Малышку Блонди на Бермудские острова, не так ли?» — горько подумала Марианна, в сердцах бросив телефонную трубку.
Она провела остаток дня в ярости, но к утру немного успокоилась и поняла, что у Алана действительно не было денег, чтобы захватить с собой Эйлин Чандлер — или кого-либо другого, это непринципиально — на Бермудские острова. Должно быть, Эйлин оплатила поездку сама.
Но это лишь опять испортило ей настроение, и она провела остаток того дня, страдая оттого, что теряет своего мужа из-за женщины богаче, моложе, симпатичнее, чем она.
Самым страшным был ее гнев на саму себя за то, что она не почувствовала приближающегося разрыва. Как же она была глупа, полностью доверяя ему! Как наивно верила каждому его слову, когда Алан говорил, что вынужден часто задерживаться допоздна, чтобы оправдать предстоящее серьезное продвижение по службе.
Продвижение, которое позволит им перебраться в большой дом с приличными соседями, впервые за многие годы поехать куда-нибудь отдохнуть и даже отложить немного денег, чтобы не пришлось залезать в долги, когда придет время отдавать детей в колледж.
Как же она была слепа. Абсолютно, безнадежно слепа до той самой ночи полгода назад, когда Алан пришел домой поздно и, не вымолвив ни слова в свое оправдание, не выразив ни малейшего сожаления, упаковал чемодан и объявил, что переезжает к другой женщине.
— Это не поддается объяснению, — заявил он, когда Марианна сидела на краю кровати в безмолвном оцепенении, а слезы градом катились по щекам. — Это именно то, что произошло. Она зашла к нам, чтобы переговорить с одним из архитекторов, и что-то возникло между нами. Что-то, не поддающееся контролю.
Наконец он присел на кровать, ласково обнял ее и начал тихо говорить; мягкий голос и теплый взгляд его карих глаз успокаивали, а слова ранили душу. Когда же он ушел, она была почти полностью убеждена, что виновата во всем сама.
