Каким образом бумаги, позволившие мне составить связный рассказ, попали в мои руки, читатель этих страниц узнает в последнюю очередь. Но что представляют собой эти материалы, я считаю нужным пояснить прежде, чем приступлю к самому повествованию. Отчасти они представляют собой подборку подготовительных заметок для книги о путешествиях из числа тех, какие были весьма популярны в 40–50-е гг. и прекрасным образцом коих может служить «Журнал пребывания в Ютландии и на Датских островах» Нораса Мэрриэта. В таких книгах, как правило, давались описания каких-либо редко посещаемых уголков Континента, иллюстрированные оттисками гравюр на дереве или на металле. Они содержали все сведения о дорогах, гостиницах, почтовой связи и прочих необходимых путешественнику вещах, какие обычно мы рассчитываем найти в хорошо изданном путеводителе с добавлением многочисленных бесед с просвещенными иностранными путешественниками, колоритными содержателями трактиров и словоохотливыми крестьянами, пересыпающими речь простонародными словечками. Короче говоря, в них содержалось немало всяческой болтовни.
Для меня все началось как раз с попытки собрать материал для подобной книги, но со временем работа свелась к разбору документов, оставшихся после одного-единственного путешественника, чье последнее путешествие стало для него роковым.
Автором вызвавших мой интерес бумаг являлся некий мистер Рэксолл, о котором, не будучи знаком с ним лично, я располагаю лишь косвенными, из этих самых бумаг и почерпнутыми сведениями. Судя по всему, он был старше среднего возраста, располагал некоторыми личными средствами и вел уединенный образ жизни. Не имея семейного гнезда и постоянного жилища, этот джентльмен селился в гостиницах или пансионах. Возможно, он тешил себя надеждой более прочно обосноваться где-нибудь в будущем, но это будущее так для него и не наступило. Возможно, случившийся в начале семидесятых годов пожар в Пантехниконе уничтожил большую часть материалов, способных пролить свет на прошлое Рэксолла, ибо он раз или два упоминал о своей собственности, находившейся в этом заведении. По некоторым намекам можно предположить, что он издал книгу об отдыхе в Бретани, но больше о этом труде я ничего сказать не могу, ибо все библиографические разыскания оказались тщетными. Должно быть, сочинение вышло в свет или анонимно, или под псевдонимом.
Изученных мною материалов, пожалуй, достаточно, чтобы сформировать по крайней мере поверхностное представление о характере этого, судя по всему, умного и образованного человека. По свидетельству календаря, он был весьма близок к тому, чтобы стать членом Совета Брэзеноуз — своего колледжа в Оксфорде. Насколько я могу судить, главным его недостатком являлась чрезмерная любознательность: возможно, для путешественника это не такой уж и порок, но именно он привел Рэксолла к погибели.
Последнее его путешествие было предпринято для написания книги о Скандинавии, не слишком хорошо известной англичанам в сороковые годы. Возможно, ему довелось прочесть какие-нибудь мемуары или труд по истории Швеции, натолкнувший его на мысль, что описание путешествия по этой стране, перемежаемое рассказами о деяниях ее выдающихся людей, может представлять немалый интерес. Рэксолл заручился рекомендательными письмами к влиятельным персонам и в начале лета 1863 г. приступил к осуществлению своего замысла.
Нет смысла рассказывать здесь о его поездке по северу страны, равно как и о нескольких неделях, проведенных в Стокгольме. Должен лишь упомянуть, что кто-то сведущий из тамошних жителей навел его на след хранившегося в старинной усадьбе в Западном Готланде ценного семейного архива и добыл для него разрешение ознакомиться с этими бумагами.
Помещичий дом, или berrgard, о котором идет речь, следует называть Rabak (произносится примерно как «Робек»), хотя данное наименование, кажется, относится ко всему имению. Это здание считается одним из лучших такого рода строений в стране и на помещенной в книге «Suecia antigua et moderna»[1] гравюре Даленберга, выполненной в 1694 г., его можно видеть почти таким же, каким оно предстает взору туриста в наши дни. Возведенное в самом начале 17 в., оно и материалом — красный кирпич с каменной облицовкой, — и стилем напоминает английские усадебные постройки того же периода. Заложил его вельможа из могущественного рода де ла Гарди, потомки которого владеют им и поныне. Это родовое имя — де ла Гарди — мне еще не раз предстоит упомянуть.
Хозяева поместья приняли Рэксолла с величайшим радушием и предложили оставаться под их кровом столько времени, сколько продлятся его исследования. Однако же он, не желая никого обременять и не слишком полагаясь на свое знание шведского языка, предпочел поселиться в деревенском трактире, предоставлявшем, во всяком случае летом, вполне приемлемые условия проживания. Правда, размещение в трактире повлекло за собой необходимость каждодневно совершать короткую — примерно в милю — прогулку до усадьбы и обратно. Сам стоявший посреди разросшегося парка хозяйский дом почти скрывали могучие строевые деревья. Рядом находился обнесенный оградой сад, а за садом, возле одного из усеивавших окрестности маленьких озер, начинался самый настоящий лес. Пройдя лесом, вы могли подняться на скалистый, едва прикрытый тонким слоем почвы бугор, где стояла обнесенная забором из потемневших древесных стволов церковь, на взгляд англичанина представлявшая собой любопытное сооружение. И неф, и приделы были низкими, со скамьями и галереями. В западной галерее красовался ярко раскрашенный старинный орган с серебряными трубами. На плоском потолке художник 17 века поместил странную и страшноватую роспись на тему Страшного суда со множеством огненных всполохов, рушащихся зданий, объятых пламенем кораблей, вопящих грешников и ухмыляющихся демонов. С потолка свисали красивые бронзовые венцы, кафедра, украшенная маленькими, раскрашенными резными фигурками херувимов и святых, походила на кукольный домик, а к аналою крепилась стойка с тремя песочными часами. Впрочем, подобное убранство можно и поныне встретить во многих церквях Швеции, эту же отличало наличие пристройки к первоначальному зданию. У восточной оконечности северного придела повелением первого владельца усадьбы для него самого и его потомков возвели усыпальницу — внушительное строение, в плане представлявшее собой восьмиугольник со множеством овальных окон и сводчатой крышей, увенчанной похожим на тыкву шаром и вздымавшимся над ним шпилем — излюбленными архитектурными деталями тогдашних шведских зодчих. Выложенная медью крыша была выкрашена в черный цвет, тогда как стены усыпальницы, так же как и церковные, сияли ослепительной белизной. Из церкви доступа в усыпальницу не имелось, а с северной ее стороны находилось крыльцо со ступенями.
