Энн Райс - Песнь серафимов

Нехорошие предчувствия были с самого начала.

Но главное, мне не хотелось браться за дело в гостинице «Миссион-инн». В любом другом месте — пожалуйста, но только не в «Миссион-инн». Да еще в люксе для новобрачных, в том самом номере, моем номере. «Это к несчастью и вообще нехорошо», — подумал я.

Разумеется, мой шеф, Хороший Парень, никак не мог знать, что «Миссион-инн» — то самое место, где я перестаю быть Лисом-Счастливчиком. Где я не хочу быть наемным убийцей.

В гостинице «Миссион-инн» я обходился без грима. Там я оставался таким, каков я есть: шесть футов и четыре дюйма роста, коротко стриженные светлые волосы, серые глаза. Человек как человек, один из многих, ничего особенного. Я даже не надевал зубные пластины, чтобы изменить голос. Не удосуживался нацепить солнечные очки, прикрывавшие мои глаза в любом другом месте, кроме собственной квартиры.

В «Миссион-инн» я был самим собой. Хотя на самом деле я никто — тот, кто использует сложный маскарад, когда исполняет приказы Хорошего Парня.

Итак, гостиница «Миссион-инн» принадлежала мне, то есть этому зашифрованному персонажу. Как и люкс для новобрачных с купольным потолком, носивший название «Амистад». И вот теперь мне приказано осквернить это место. Разумеется, оскверненным оно станет только для меня, ни для кого другого. Но по своей воле я никогда не сделал бы ничего, что может нанести ущерб репутации «Миссион-инн».

Я часто находил прибежище в этом громадном фантастическом здании, похожем на многоярусный торт, в Риверсайде, штат Калифорния. Экстравагантная огромная постройка растянулась на два городских квартала, и здесь я мог притвориться на денек-другой, будто мной не интересуются ни ФБР, ни Интерпол, ни Хороший Парень. Здесь я мог потерять и самого себя, и разум.

Европа была опасна из-за усиленного пограничного контроля и того факта, что все правоохранительные органы были убеждены, будто я причастен к каждому нераскрытому убийству из их списков. Если мне хотелось погрузиться в атмосферу, которую я так любил в Сиене или Ассизи, в Вене или Праге, куда мне был заказан путь, я отправлялся в гостиницу «Миссион-инн». Она не могла заменить эти города, конечно, нет. Но она влекла меня, как желанная гавань, и я всегда возвращался из нее в свой стерильный мирок возрожденным.

Гостиница была не единственным местом, где я становился никем, но она была лучшим из таких мест, и я предпочитал ее остальным.

«Миссион-инн» располагалась неподалеку от квартала, где я «жил», если это можно так назвать. Я направлялся туда, чаще всего внезапно и импульсивно, каждый раз, когда мне могли предоставить номер для новобрачных. Мне нравились и другие номера, в особенности «номер хозяина гостиницы», но я терпеливо дожидался своего «Амистада». Время от времени мне звонили по одному из моих многочисленных сотовых телефонов и сообщали, что номер свободен.

Бывало, я оставался в «Миссион-инн» на целую неделю. Я привозил с собой лютню, иногда играл на ней. И у меня всегда имелась с собой стопка книг, обычно исторических: о Средневековье, о раннем Средневековье, о Возрождении или Древнем Риме. В «Амистаде» я читал часами напролет, ощущая себя непривычно защищенным и спокойным.

Существовали и другие особенные места, куда я выезжал из гостиницы.

Часто, не прибегая к маскировке, я ездил в соседний город Коста-Меса, чтобы послушать Тихоокеанский симфонический оркестр. Мне нравился контраст — переход от лепных арок и заржавленных колоколов гостиницы к роскошному плексигласовому чуду концертного зала «Сегерстром» с великолепным рестораном «Кафе руж» на первом этаже.

Высокие прозрачные окна-витрины из волнистого стекла создавали впечатление, что ресторан парит в воздухе. Обедая там, я ощущал себя оторванным от пространства и времени, от всего грубого и злого, в сладостном одиночестве.

Совсем недавно я слушал в этом концертном зале «Весну священную» Стравинского. Мне понравилось заключенное в музыке вибрирующее безумие. Оно напомнило день, когда я впервые услышал эту музыку. Это было десять лет назад, и в тот вечер я познакомился с Хорошим Парнем. Я задумался о собственной жизни, обо всем, что произошло за эти годы. Десять лет я разъезжал по миру в ожидании звонка какого-нибудь из моих сотовых телефонов, и это каждый раз означало, что кто-то вычеркнут из списка, а я должен его уничтожить.

Я не убивал женщин, но это не значит, что я не убивал их раньше, до того, как сделался вассалом Хорошего Парня, его холопом или рыцарем — смотря с какой стороны посмотреть. Он называл меня своим рыцарем. Я думал о себе в менее лестных выражениях, и ничто за прошедшие десять лет так и не примирило меня с моими обязанностями.

Еще я частенько ездил из «Миссион-инн» в миссию Сан-Хуан-Капистрано, расположенную южнее и ближе к побережью. Еще одно тайное прибежище, где я ощущал себя никому не известным и порой счастливым.

Миссия Сан-Хуан-Капистрано — настоящая миссия. «Миссион-инн» — нет. «Миссион-инн» обязана своим названием архитектуре и духовному наследию католических миссий. А вот Сан-Хуан-Капистрано — настоящая.

В Капистрано я бродил по гигантскому квадратному саду, открытым галереям, заходил в узкую темную церковь Серра-Чапел — старейший католический храм в штате Калифорния.

Мне нравилась эта церковь. Мне нравилось, что именно в ней служил благословенный Хуниперо Серра великий францисканец. Он мог служить во множестве других церквей — и, конечно же, служил. Но только о здешней церкви это можно было утверждать с уверенностью.

В прошлом я, бывало, ездил на север, чтобы посетить миссию Кармеля и заглянуть в маленькую отреставрированную келью, якобы принадлежавшую Хуниперо Серра. Я любил размышлять в ее спартанской обстановке: стул, узкая кровать, распятье на стене. Все, что нужно святому.

Была еще миссия в Сан-Хуан-Баутиста, с трапезной и музеем. И все остальные миссии, так старательно отреставрированные.

В детстве я хотел стать священником — доминиканцем, если точнее. Доминиканцы и францисканцы из калифорнийских миссий путались у меня в голове, потому что те и другие относятся к нищенствующим орденам. Я уважал их в равной мере, и какая-то часть меня до сих пор лелеяла давнюю мечту.