Они засмеялись, и он понял: эта ставка проиграна… Никто не поверил и уже не поверит, возможность упущена… Впереди беспросветная тьма…
Остается последний шанс. Небольшой, крохотный, исчезающе малый. Они не ждут от него подвоха, – там, в разложенных на столе бумагах, нет понятной лишь посвященным отметки, неприметной такой закорючки, означающей: клиент опасен. Не нарисована, не давал он повода.
А вот те два бугая, застывшие у дверей, готовы ко всему, наверняка готовы, им документы для ознакомления не предоставляют. Но… но они никакого понятия не имеют о боевом айкидо, равно как и о прочих восточных боевых искусствах. Откуда? Они и фильма-то ни одного не видели с участием Брюса Ли, или Джеки Чана, или еще какого-нибудь известного руконогомашца.
Это его шанс. Последний. Вырваться силой, используя эффект неожиданности – и со всех ног туда, в переулочек-тупичок…
Он попытался с максимальной точностью восстановить в памяти, как сюда попал. Не всю свою одиссею, разумеется, лишь последний ее маленький отрезок: от входных дверей до этого помещения. И понял: да, главное препятствие – два амбала. Лестница и коридор были пустынны, если сейчас кто и попадется случайно на пути, едва ли немедленно и активно вмешается… Перепрыгнуть турникет-вертушку у выхода – не проблема, вахтер в своей застекленной будочке и сообразить не успеет, что к чему.
Очередной вопрос он проигнорировал. Последовавший за ним – тоже. Попросту не услышал их. Сидел на привинченном к полу табурете, полностью расслабившись, отключившись от всего. Успокоил дыхание, сердцебиение, стал тихий и неподвижный, как готовая к взрыву мина…
А потом взорвался!
С диким воплем взвился в воздух, рванул к дверям… Через долю секунды один из амбалов согнулся пополам, начал заваливаться набок. Второй устоял, хоть и отлетел к стене, – челюсть отвешена, в глазах изумление: если кто-то и бил гориллоида ногами по лицу, то наверняка только лежащего. Тут же схлопотал добавку – в кадык, костяшками четырех согнутых пальцев. Готов!
Дверь оказалась заперта, но ключ торчал из скважины – простой, дешевенький, с подвешенной к кольцу деревянной грушевидной калабахой. Щелк! Щелк! – и в коридор, а теперь запереть их снаружи – лишняя фора не помешает.
Торопливо пихая ключ в скважину, он не услышал, не увидел, – шестым чувством ощутил за спиной движение, обернулся прыжком…
Серая форма, погоны, лицо толком не разглядел – в его собственное лицо уже летел, заслонив обзор, кулак, – здоровенный, поросший рыжими волосками.
Бац!
Кулак влепился в скулу, затылок ударился о дверь – с мерзким таким хрустким звуком, эхом прокатившимся по всему телу…
Сознание он не потерял, но мало что видел и слышал: перед глазами стояла огненная вспышка, а эхо продолжало греметь в ушах, и становилось все громче. Ноги не держали, он оплыл по двери на пол. Но способность мыслить осталась, и мысль была одна: всё кончено.
А началось всё с того, что Сергей Белецкий всерьез решил жить по-новому…
Глава первая. Прекрасная новая жизнь
Как известно, начинать новую жизнь принято в понедельник.
Особенно к таким резким понедельничным переменам в своей судьбе склонны пьющие граждане – когда похмелье безжалостно терзает и тело, и душу, а некоторые подробности вчерашнего веселья не хочется даже вспоминать, приходит понимание: так жить нельзя. Жить надо иначе. И утром понедельника наступает новая жизнь, чтобы воскресным вечером снова завершиться – примерно тем же, что и предыдущая…
Сергей Белецкий в то утро похмельным синдромом не страдал. Почти… Однако новую жизнь решил-таки начать, ибо понедельник выдался особый, всем понедельникам понедельник. Мало того, что с него начиналась неделя, и месяц, и даже год… Так еще и век, и тысячелетие. Миллениум…
Праздник Сергей встречал в одиночестве, так уж получилось. А если тебе сорок один, и единственный твой компаньон в новогоднюю ночь – телевизор, поневоле о многом задумаешься…
Первое утро нового тысячелетия получилось не таким уж похмельным. Хотя надраться накануне хотелось, особенно после того, как Даша (тридцать первого, в обеденный перерыв, в редакции уже возбужденно-радостно расставляли стаканы и нарезали закуску) начала объяснять, стыдливо отводя глаза: понимаешь, так уж сложилось, родители неожиданно приезжают, сама только вчера узнала – и ну никак не могу, но уж на Рождество или на старый новый мы обязательно… Врала, без сомнения. И про родителей, и про Рождество. Но уговаривать или докапываться до истинных причин Сергей не стал. Зачем? Всё на свете когда-то заканчивается, глупо было ожидать, что их служебный романчик станет исключением… Хотя он, дурак, одно время ожидал-таки. Хорошо, Рождество так Рождество, кивнул он с деланным равнодушием, – чем, похоже разочаровал Дашу.
Запасных вариантов не нашлось. Никто не приглашал Сергея в гости – всерьез, так, чтобы можно было позвонить: передумал, приду… Сидел, меланхолически поедал продукты, заранее купленные для праздничного ужина на двоих – готовить и возиться с сервировкой не стал, выуживал зеленый горошек, огурчики, шпроты прямо из банок, салат оливье – из пластикового магазинного ведрышка; хотелось напиться – сдержался, заполировал пару стопариков водки шампанским, – и всё. Настроение… а-а, какое тут, к чертям, настроение. Не запулил в экран бутылкой, и то ладно.
…Утром пришла Наташка – не совсем ранним утром, ближе к обеду. Поздравить, дескать, отца с Миллениумом. Поздравила, вручила перетянутую ленточкой коробку – внутри шесть хрустальных фужеров, стандартный подарок, посуду Сергею дарили часто, как-то не задерживалась она в доме, билась постоянно.
Отдарился и он – золотой гарнитурчик: колечко с сережками, не особо дорогой, для девятнадцатилетней барышни в самый раз… Посидели, разлили в новые фужеры вчерашнее шампанское, поковырялись во вчерашнем салате, – Сергей посматривал на дочь с любопытством, неспроста ведь заглянула, Миллениум – наверняка предлог; про сорокалетие отца, например, – всё ж юбилей, как-никак – вспомнила лишь месяц спустя…
Не ошибся. Лишь пригубив шампанское, набрала полную грудь воздуха, и бабахнула, как в лоб из трехдюймовки: папа, я выхожу замуж! Ну что тут скажешь… Поздравляю, сказал он. За Николая? Фи-и, папулик, ты отстал от жизни, Коля – прошлый век, прошлое тысячелетие… Его зовут Артур.
Рановато, конечно, в девятнадцать-то, на втором курсе… А с другой стороны, ни к чему затягивать: не успеет оглянуться, а уж двадцать с хвостиком, и хвостик всё длиннее, длиннее, длиннее, и все больше будет рядом подрастающих молодых соперниц, а неженатых ровесников – все меньше, и кое-какие недостатки внешности, сейчас искупаемые юностью и свежестью, станут всё заметнее… Правильно, в общем, решила. Зовут – иди, а то и довыбираться недолго.
