Александр Рогинский - Замкнутый круг

Солнечный луч соскользнул с подоконника в полутемную комнату и добрался до лица Кошерина.

Кошерин открыл сначала один глаз, затем второй. Сбросил надвинутое на нос одеяло. И тут же тревога накинулась на него. В первое мгновение он не понял, в чем дело. А когда вспомнил, зажмурился от отвращения.

Теперь ему предстоит разбираться с собственным сыном, который уже неделю, как не подавал признаков жизни — не отвечал на звонки, не появлялся на работе. Никто толком не мог объяснить, куда делся Виктор.

Виктор был единственным сыном. И он должен был похоронить отца, предварительно его кремировав. Так Кошерин написал в завещании, которое недавно оформил у нотариуса.

Мысли о собственной смерти с юных лет волновали, и момент похорон был для него более существенным, чем сама смерть. Ему было бы приятно, если бы его похоронили при большом стечении народа.

Увы! Кто бы это сегодня сделал? Из близких и друзей практически никого не осталось: кто уехал, кто умер. И теперь одна надежда на сына, да и тот куда-то делся.

Правда, была еще фирма. Но в завещании он четко прописал — хоронить его должен только сын.

Сначала даже и тревоги не было. Мало ли — взрослый свободный человек. Взбрело в голову, сел в самолет и отправился на Канары, захотел, поменял страну… Но ведь есть какие — то законы приличия. Можно в конце концов записку написать. Но нет же — исчез без всяких следов и объяснений.

Утро нагло влезло в окно и вытянуло Кошерина на балкон, на котором сразу дохнуло холодной сыростью, а в спину, как из печи, тянуло душным неряшливым теплом.

Так он стоял, пока не замерз. Это состояние ему нравилось: доводишь свой организм до границы и с удовольствием наблюдаешь за резкими переходами собственных реакций.

Так, между прочим, Кошерин часто глушил боль и даже чесотку в горле. На одном важном собрании эта чесотка так привязалась к нему, что он уже собирался огласить зал громким чихом, который, как правило, он производил не меньше 25 раз.

И спасло его неожиданно то, что он чесотку перевел в боль зуба.

На сегодня запланирована встреча со следователем Николаем Валентиновичем Смирновым, которому поручили вести дело о пропаже сына. Вчера в кабинете полковника Егорова он познакомился со Смирновым. И обратил внимание, как идет этому человеку его фамилия.

Лицо открытое, без всяких замысловатостей, глаза блекло-синие, почти прозрачные, нос ровный, а кожа гладкая, видно, бреется безопасной бритвой. Волосы некрашеные, шатенистые, гладко зачесанные. Пахло от капитана ароматной туалетной водой, за которой чувствовалось хорошо вымытое тело…

И в фамилии «Смирнов» была чистая простота и благодушность. Можно уважать и доверять. С такими людьми Кошерину всегда было приятно общаться.

Смирнов встал навстречу. На подоконнике гудел паровозом электрический чайник.

— Может, чайку? — спросил учтиво капитан.

По голосу чувствовалось, знает, какое впечатление производит на старого бизнесмена.

— Да я, в общем-то, позавтракал, — сказал Кошерин, тяжело опускаясь на стул.

— Вот купил сокровище, такой красивый на вид, — как бы оправдывался Смирнов, — а на поверку оказался настоящей доменной печью.

Смирнов изучал Кошерина. Кошерин хотел даже повернуться, чтобы он мог еще познакомиться с его профилем. Но это было бы уже невежливым.

— Мне много приходилось видеть ваш портрет в газетах, — сказал Смирнов. — Фотографии ошибаются.

— Это вы верно заметили, — принял тему Кошерин. — Фотография убивает дух человека, она передает лишь частично переработанную химией информацию.

— Итак, меня интересует все, что связано с вашим сыном. И его дух, который фотография не передает, — улыбнулся капитан.

— Что я могу сказать? Виктору 48 лет, доктор медицинских наук, известный психиатр, лечил многих наших представителей элиты. Имеет научные труды, которые издаются и за рубежом. В быту чистоплотен и аккуратен. Даже педант. Не женат. Вернее, есть у него пассия, но, кажется, они разошлись. Вот практически и все.

Кошерин с интересом посмотрел на капитана, ожидая нового вопроса.

— А ваши взаимоотношения? Вы ведь живете вместе, а я знаю, как нелегко в вашем возрасте наблюдать, скажем, за поведением молодого человека, желающего вести свободный образ жизни.

— Откуда вы знаете про свободный образ жизни?

— Догадываюсь. С годами, знаете ли, у человека в профессии, если он ею занимается серьезно, начинают формироваться особые качества. Ну, как у культуриста, или качка, как мы говорим.

Он развивает определенную группу мышц, которую затем и обслуживает организм. Не задействованные мышцы начинают потихоньку отмирать. На этом принципе все построено в природе. Не зря и говорят, что жизнь — это движение.

Так и у нас вырабатываются способности, скажем, физиогномистов. А у вас лицо достаточно читаемое.

— Виктор человек сложный, характер у него материнский — жесткий, гордый. Для него лучше умереть, чем пойти на поклон. Потому ему и в науке было так тяжело. Приходилось доказывать очевидные вещи, а знаете, сколько вокруг функционеров, которых наука по — настоящему и не волнует?

Что же касается наших конфликтов, то тут вы ошибаетесь. Мы ценили и берегли друг друга. А с женщинами сын общался вне дома. У нас, слава Богу, есть дача.

Он просто мне сообщал, когда будет на даче, таким образом мы избегали неловких контактов. Он жил своей жизнью, а я своей.

— Что такое своей? Вы же встречались утром и вечером, в выходные. Вместе обсуждали проблемы…

— Все это так, обсуждали. Но у каждого есть своя жизнь — внутренняя. В каждом из нас сидит два человека. Один в подсознании, а другой вот, скажем, сейчас сидит перед вами.

— Вы хотите сказать, что один человек правдивый, а другой фальшивый?

— Не совсем так. Вот смотрите. Ваш начальник делает вам несправедливый выговор. Вы начинаете потихоньку возмущаться, ведь все на самом деле не так, и это вы лучше знаете, поскольку это произошло с вами. Но начальник делает выговор и заносит его в личное дело.

На первый раз вы прощаете. А вот во второй уже становитесь его врагом. Вот этот враг и есть тот второй человек, который сидит в вас и формирует свой внутренний мир. А когда-нибудь этот второй сформированный человек вылезает в наш мир и начинает действовать. И тогда люди удивляются: мы таким его не знали, он на себя не похож!

— Значит, второй человек, которого мы в себе воспитываем — враг?

— Не обязательно. Может быть, и друг, а то еще и ваше второе призвание. Всю жизнь вы зарабатывали на хлеб работой. Она вам может нравиться и даже очень, а на самом деле настоящий ваш талант, скажем, играть на баяне.