Как бы то ни было, но однажды в Нью-Йорке на свет появился прелестный младенец — мальчик, которого счастливые родители нарекли Лексингтоном.
Не успела мать вернуться из родильного дома с ребенком на руках, как тут же сказала своему супругу: «Дорогой, теперь ты должен сводить меня в самый шикарный ресторан, чтобы отпраздновать рождение нашего сына и наследника».
Супруг нежно обнял ее и сказал, что любая женщина, которая способна произвести на свет столь очаровательное существо, как Лексингтон, заслуживает того, чтобы пойти в любое место — куда бы она только ни пожелала. Но достаточно ли она окрепла после родов для путешествия по ночному городу?
Нет, ответила женщина, недостаточно, но на это ей наплевать.
И вот в тот же вечер они как следует принарядились и, оставив маленького Лексингтона на попечение опытной сиделки, которая обходилась им в двадцать долларов в день и была впридачу шотландкой, отправились в самый роскошный и дорогой в городе ресторан. Там они съели громадного омара и распили бутылку шампанского, после чего поехали в ночной клуб, где заказали еще бутылку шампанского, после чего просидели несколько часов, держась за руки, обсуждая, оценивая и восхищаясь каждой черточкой в облике своего новорожденного сына.
Домой, в восточную часть Манхэттена, они вернулись около двух часов ночи, и супруг, расплатившись с таксистом, принялся шарить по карманам в поисках ключей от парадной двери.
Спустя некоторое время он заявил, что, видимо, оставил их в кармане другого костюма, а потому им надо позвонить, чтобы сиделка спустилась и открыла дверь. В конце концов, заметил муж, сиделка, получающая по двадцать долларов в день, не должна исключать возможности, что иной раз ночью ее могут и поднять с постели.
Он нажал кнопку звонка. Они подождали некоторое время, однако безрезультатно. Тогда он снова позвонил — уже громче и дольше. Прошла еще минута. Затем оба спустились на улицу и стали окликать сиделку по имени (Макпоттл) под окнами ее комнаты на третьем этаже, но ответа не следовало. Дом молчал, объятый темнотою. Жена начала нервничать. Ее ребенок оказался запертым в доме, говорила она себе. Один-одинешенек с этой Макпоттл. А кто она вообще такая, эта Макпоттл? Знали они ее не более двух дней, вот и все, и у нее были тонкие губы, осуждающие глазки и накрахмаленная блузка и, как выяснилось, она явно не отказывала себе в удовольствии поспать. Но если она не могла расслышать дверного звонка, как же ей услышать плач младенца? О, Боже, ведь в этот самый момент их несчастное дитя могло давиться собственным язычком или задыхаться от близости подушки.
— Он не спит на подушке, — сказал муж, — тебе нечего беспокоиться. — Твое желание сегодня — закон, и сейчас ты войдешь в дом.
От выпитого шампанского он переживал прилив вдохновения. Наклонившись, он расшнуровал и снял одну из своих черных лакированных туфель, и держа ее за носок, изо всех сил ударил каблуком по оконному стеклу столовой, располагавшейся на нижнем этаже.
— Ну вот и все, — с улыбкой проговорил он. — А стоимость стекла вычтем из жалованья Макпоттл.
Он сделал шаг вперед и, очень осторожно просунув руку внутрь, нащупал шпингалет. Через несколько секунд окно было раскрыто.
— Ну что ж, маленькая мама, я сначала тебя приподниму, — сказал он, обняв жену за талию и отрывая ее от земли. В результате ее ярко накрашенные губы оказались на одном уровне с его ртом и к тому же весьма близко, так что мужчина принялся целовать свою женщину. По опыту он знал, что женщинам очень нравится целоваться в такой вот позе — когда их тело пребывает в крепких объятиях, а ноги приподняты над землей — поэтому он не торопился оторваться от ее губ; женщина же дрыгала ногами, издавая громкие сглатывающие звуки. В конце концов, муж перевернул ее спиной к себе и начал постепенно опускать в прорезь окна столовой. В этот самый момент сзади неслышно подъехала полицейская машина. Она остановилась примерно в тридцати ярдах от них, и из нее проворно выскочили, размахивая револьверами, трое полицейских-ирландцев.
— Руки вверх! — закричали полицейские. — Руки вверх! — Однако муж был не в состоянии выполнить сей приказ, поскольку для этого ему пришлось бы отпустить жену, и тогда она или свалилась бы на землю, или осталась барахтаться в оконной раме — наполовину внутри, наполовину снаружи, что оказалось бы явно неудобно для женщины. Одним словом, муж продолжал галантно приподнимать и одновременно просовывать жену в окно. Полицейские, каждый из которых до этого награждался медалями за истребление грабителей, немедленно открыли огонь, и, несмотря на то, что пальба велась на бегу, а фигура женщины представляла собой весьма миниатюрную цель, они несколькими выстрелами добились прицельного попадания, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы прикончить обоих прямо на месте.
Так, — не достигнув и двенадцати дней от роду, маленький Лексингтон стал сиротой.
Весть об убийстве, за которое все трое полицейских впоследствии получили по благодарности, была стремительно донесена газетчиками до всей родни безвременно скончавшихся супругов, и уже на следующее утро самый близкий круг родственников, а равно и несколько сотрудников похоронного бюро, три адвоката и священник уселись в такси и подкатили к дому с разбитым окном. Все — и мужчины, и женщины — кругом расселись в гостиной на диванах и креслах, покуривая сигареты, попивая шерри и оживленно обсуждая, что же теперь делать с лежавшим наверху младенцем, маленьким сиротой Лексингтоном.
Вскоре стало ясно, что ни один из родственников не испытывал горячего желания взять на себя ответственность за ребенка, в результате чего дискуссии и споры затянулись на целый день. Все заявляли о своем громадном, поистине непреодолимом стремлении присмотреть за ним, и с превеликим удовольствием сделали бы это, не мешай каждому теснота их апартаментов или наличие уже одного ребенка, что затрудняло обзаведение еще одним; не терзай их сомнение на тот счет, что делать с несчастным бедным созданием во время их летних поездок за границу; не будь они слишком престарелыми, что показалось бы крайне несправедливым по отношению к мальчику, когда он подрастет, и так далее и тому подобное. Все они, конечно же, знали, что его отец долгое время не вылезал из долгов, дом заложен и никаких денег им вместе с ребенком, естественно, не перепадет.
Весь этот оголтелый спор продолжался до шести часов вечера, когда в самый разгар его и совершенно неожиданно из Вирджинии примчалась старая тетушка покойного отца (ее фамилия была Глосспэн), которая, не сняв даже пальто и шляпы, ни на минуту не присев, отказавшись от всех предложений выпить мартини, виски или шерри, твердо заявила собравшейся родне, что с этого момента она берет на себя полную ответственность по уходу за младенцем. Более того, сказала тетушка, она возлагает на себя и все бремя финансовых расходов любого рода, включая образование мальчика. Поэтому все присутствующие могут отправляться к себе домой и, наконец, успокоить свою совесть. Сказав это, она рысцой кинулась вверх по лестнице в детскую, подхватила Лексингтона из его колыбели и покинула дом, крепко прижимая мальчика к груди, тогда как родственники продолжали просто сидеть, молча глядеть ей вслед, улыбаться, чувствуя облегчение, а сиделка Макпоттл неподвижно стояла у основания лестницы, осуждающе склонив голову, поджав губы и сложив руки на крахмальной груди.