Андрей Петерсон - Бледнее бледного

За окном протяжно завыла собака.

Потом еще одна.

И третья…

Некоторое время они соревновались друг с другом в умении рождать к жизни звуки премерзостные и леденящие кровь, а потом их многоголосый вой оборвался также внезапно, как и начался.

«Зря ты все-таки в это пророчество попала», – после долгого молчания Хода подвела, наконец, итог своим размышлениям.

Вообще говоря, она только что поставила абсолютный мировой рекорд. По крайней мере, для себя. Ибо не открывать рта на протяжении почти всего долгого осеннего вечера для создания с такой повышенной общительностью, это было все равно, что бессмысленно прожить целую вечность. Никогда раньше, а, забегая далеко вперед, – и никогда уже после, она не молчала так долго. И вот теперь она была готова, наконец, поделиться сладкими плодами своих размышлений, причем совершенно безвозмездно. И при этом ей как всегда было глубоко плевать, что никто ее ни о чем и не спрашивал.

«А вот если бы ты послушалась меня тогда … – Хода продолжала, как ни в чем не бывало. – И не сделала бы ту дурацкую татуировку с плющом[1], а сделала бы скажем… Ну, вот, к примеру, хотя бы ящерку розовую, или черепаху какую… Да хоть череп! – Хода немного подумала эту мысль и, похоже, она ей сильно понравилась. – Правда, сделала бы ты череп, и тогда бы Сон Змеи не про тебя писан был. И попал бы туда тогда кто-нибудь другой, а мы бы сейчас дома сидели. И мылась бы ты не в этом ужасном тазу, а как положено – в просторной чистой ванной с солями и всяческими, там, благовониями», – Хода совсем по-человечески вздохнула и в ожидании ответа подняла глаза на Осси.

Осси Кай на эту зажигательную речь никак не отреагировала, и реагировать, похоже, не собиралась.

Она лежала в ванной и вовсю наслаждалась жизнью. Горячая вода и густая пена надежно отгородили ее не только от нудного ворчания своей подружки-защитницы, но и от всего остального мира со всеми его глобальными проблемами и мелкими бытовыми неустроенностями.

Ванна, конечно, была не очень – глубокое медное корыто, потускневшее от времени и с множеством вмятин на неровных боках. Незатейливый узор, выбитый по самому краю, уже почти совсем стерся и местами был просто неразличим. Но сейчас даже это было настоящим подарком судьбы.

За него, правда, пришлось внести дополнительную плату, и, причем не судьбе, – что было бы не так обидно, – а маленькому чернявому хозяину трактира с так и шныряющими по сторонам колючими глазенками. Десять ниров[2] за корыто горячей воды – это превышало все мыслимые, да, пожалуй, что и немыслимые пределы жадности. Но в тот момент Осси торговаться была не намерена, а поэтому легко – без вздохов и сожалений уступила. Правда, потом еще довольно долго пришлось ждать пока в эту старую, но по счастью, глубокую лохань, заставшую еще, наверное, эпоху мятежа натаскают горячей воды. Зато теперь мелкие радости жизни можно было вкушать беспрепятственно и сколь угодно долго.

Так что в ближайшее время вылезать из воды Осси вовсе не собиралась. Наоборот, она то и дело подливала крутого кипяточка из стоящего рядом на табурете ведра, поддерживая, таким образом, комфортность среды своего обитания на постоянном и должном уровне.

А Хода все это время думала и размышляла, и вот, наконец, взяла и выдала результат своих долгих бдений.

Так ничего и не ответив, Осси намочила в горячей воде чистую тряпицу и положила ее на лицо.

Жизнь была прекрасна, и испортить ее не мог никто. Даже Хода.

Волны тепла и блаженства укачивали ее и убаюкивали, маня куда-то далеко и обещая покой и уют…

Вот только перед закрытыми глазами снова и снова мелькали картинки подземелий, словно кто-то без устали вращал перед ней огромный калейдоскоп, в который по чьей-то очень недоброй прихоти вместо красивых и чарующих разноцветных узоров были напиханы унылые серо-голубые пейзажи из только что закончившегося похода…

Был он долгим, тяжелым и сопряженным с большим риском для здоровья, да и вообще для жизни. Во всяком случае, желающих отделить чистую и почти безгрешную душу леди Кай от ее бренного и симпатичного тела встретилось на долгом пути предостаточно. И даже более чем.

Много дней Осси Кай, отправленная Орденом на поиски древнего артефакта, бродила по тропам пещеры Кэшлет Калвэр. Причем, одна-одинешенька, если, конечно не считать Ходу – золотистую змейку, обвивающую левую руку интессы[3].

Ходу не считать, впрочем, было никак нельзя. Да и сама она бы это никоим образом не позволила. Десятки из тех, кто опрометчиво не посчитался с ней в свое время, уже никогда не смогут вам отсоветовать, это делать, поскольку Страж леди Кай существом был достаточно могущественным, знающим и обладал к тому же весьма и весьма вздорным характером. Впрочем, из противоречий мы сотканы все. Так или иначе…

Тем не менее, завершился поход вполне удачно, и выполнив возложенную на нее миссию, – добыв заказанный артефакт, леди Кай поспешила из подземной гробницы убраться, воспользовавшись для этого найденным порталом некромансера. Открыв его с помощью вновь обретенного кольца, она навсегда покинула унылые и серые тропы пещеры.

Портал привел Осси Кай в безлюдные предгорья Главирского хребта, в места далекие от оживленных дорог и людского жилья, и, что самое главное – далекие от лагеря Ордена, разбитого подле входа в гробницу Лехорта. До места, где поджидали леди Кай ее заказчики и работодатели, было больше трех дней пути. Впрочем, три дня по лесу и совсем чуть-чуть по пустыне – это не так уж и много…

Вот только после недолгих и не очень мучительных раздумий Осси решила эту торжественную встречу отложить. На некоторое и неопределенное время.

Впрочем, то, что раздумья эти были недолгими, это – не совсем правда. Точнее, это – вовсе не правда. Все то время, что леди Кай провела под землей, она, так или иначе, думала об этом. Не могла не думать!

А началось все в ночь накануне похода, когда к ней в дом проник незваный гость. Представившись именем странным, а может даже и вымышленным – Мастер Дисс, он всячески старался отговорить леди Кай от выполнения только что полученного заказа.

Как утверждал тогда Мастер Дисс, случись, Ордену получить в свои руки артефакт столь великой мощи, это де резко нарушит имеющееся в мире равновесие. А сам он, – по его собственным утверждениям, правда, – был сохранением этого самого равновесия весьма и крайне озабочен. А посему, очень уж не хотел, чтобы Слеза Лехорта попала в руки лиловых балахонов.