Александр Чамеев - История с призраком

В сборник, предлагаемый благосклонному вниманию читателя, вошли произведения англоязычных авторов конца XIX — начала XX века, отличающиеся друг от друга по тональности, стилю и композиции, но близкие по тематике: почти все они посвящены столкновениям человека со сверхъестественными явлениями, приоткрывают дверь в потусторонние, инфернальные измерения бытия и ставят героев в опасные, леденящие кровь ситуации — лицом к лицу с угрюмыми, неприкаянными призраками, одержимыми жаждой крови вампирами, ожившими, покрытыми пылью тысячелетий мумиями, а то и с самим князем тьмы.

Все эти произведения относятся к особой отрасли беллетристики, в научном обиходе именуемой литературой «тайны и ужаса». Корни ее глубоко вросли в народную почву, питаются соками народных преданий и суеверий; возникновение же ее связывают с «готическим возрождением», начавшимся в Англии во второй половине XVIII века, когда само слово «готический», служившее определением средневекового архитектурного стиля и воспринимавшееся просветителями как синоним неразумия и варварства, приобретает новую, положительную коннотацию. Готика переоценивается и стремительно входит в моду — и как актуальная эстетическая категория, и как возникающий заново архитектурный стиль, и как оригинальная разновидность романного жанра. После дерзкого эксперимента Горация Уолпола — публикации стилизованного под старинную рукопись романа «Замок Отранто» (1764) — на английский книжный рынок хлынул мощный поток «готических» сочинений, среди которых выделялись романы «Старый английский барон» (1777) Клары Рив, «Убежище» (1783–1785) Софии Ли, несколько романов «королевы готики» Анны Радклиф, в особенности ее «Сказание о лесе» (1791), «Удольфские тайны» (1794) и «Итальянец» (1797), и, наконец, роман двадцатилетнего Мэтью Грегори Льюиса «Монах» (1796). В английской литературе наступает золотой век эстетики страха, начинается настоящая вакханалия привидений, вампиров, демонов и прочих порождений потустороннего мира, триумфально шествующих по страницам художественных произведений.

Сами по себе романисты «готической школы» достигли сравнительно немногого: «историзм» их произведений кажется наивным и детским по сравнению с историзмом Вальтера Скотта; их демонические персонажи превращаются чуть ли не в марионеток при сравнении с титаническими героями Байрона; самые «ужасы» их романов бледнеют и меркнут перед игрой фантазии Мери Шелли, Чарльза Роберта Метьюрина или Эдгара По. И все же роль, которую готическая проза сыграла в истории художественной культуры, была весьма ощутимой и плодотворной: протест романистов «готической школы» против чрезмерной рассудочности и нормативности классицистской эстетики — протест еще во многом стихийный и не всегда последовательный — так или иначе расчищал почву для романтического искусства, а предпринятый ими пересмотр просветительской концепции романа ознаменовал собой возникновение новой и, как показало время, исключительно продуктивной отрасли беллетристики. Без преувеличения можно сказать, что именно готический роман, родившийся в Англии на позднем этапе Просвещения, лежит у истоков всей современной «индустрии ужаса», свидетельствующей о необычайной жизнестойкости и популярности всевозможных жанровых изводов «готики», в частности столь излюбленного британцами жанра «рассказа с привидением».

Привидения давно стали таким же непременным атрибутом английской жизни, как футбол, двухэтажные автобусы или газета «Таймс» за ланчем. «Стоит только пяти или шести лицам, говорящим на родном для них английском языке, собраться в предрождественскую ночь у камина, как они непременно начинают рассказывать друг другу разные истории о призраках» — так с юмором писал об этом более века назад Джером Клапка Джером.[1] Но и сегодня мало что изменилось. Жители Соединенного Королевства охотно верят (или делают вид, что верят) в существование привидений, и это легко объяснимо. Важную роль тут сыграли сразу несколько факторов: это и сравнительно терпимое отношение Англиканской церкви к народным суевериям; это и обилие сохранившихся на территории туманного Альбиона феодальных замков, мрачные стены которых хранят память о событиях прошлого — кровавых сражениях, многодневных осадах, придворных интригах и коварных изменах; это, наконец, и общеизвестное трепетное отношение англичан к традиции, в данном случае к тому же освященной именем великого Шекспира: образно говоря, дух отца Гамлета навечно поселился в британском национальном сознании. Хотя вера в привидения сопровождает человечество с древних времен и упоминания о них можно встретить уже у древних греков и римлян, не подлежит сомнению, что именно в Англии истории о призраках пользуются особой популярностью. Не случайно только здесь на дорогах с дурной репутацией можно встретить уникальные знаки «Осторожно, привидения!», призывающие водителей быть особенно внимательными. Только здесь в разных уголках страны проводятся ежегодные фестивали, посвященные привидениям, и публикуются списки наиболее интересных мест обитания призраков. И наконец, именно здесь «истории с привидением» (ghost stories) получили статус самостоятельной жанровой разновидности и привычно наполняют рождественские номера многих журналов и газет.

К этому жанру в большинстве своем как раз и принадлежат рассказы и новеллы, вошедшие в настоящую антологию. Как особая и весьма популярная форма беллетристики «рассказ с привидением» имеет свой жанровый канон и располагает своим, очень гибким и очень подвижным арсеналом художественных приемов и средств. В рассказе уже по определению должен фигурировать призрак, наделенный всевозможными сверхъестественными атрибутами и призванный способствовать созданию таинственной и неуютной атмосферы. Один из ярких представителей жанра Монтегю Родс Джеймс среди важнейших его ингредиентов называл именно «атмосферу и искусное нагнетание напряжения». «При этом предполагается, — пишет Джеймс, — что, прежде чем взяться за перо, писатель обдумал общий замысел. А затем пусть представит нам действующих лиц в самой спокойной обстановке, за обычными занятиями, ни о чем дурном не помышляющих, довольных жизнью; и пусть эту безмятежность нарушит вмешательство какого-либо зловещего существа, вначале едва заметное, а затем все более и более назойливое, пока пришелец из иного мира не сделается хозяином положения. Не мешает иногда оставлять щелочку для естественного объяснения событий, но только такую крохотную, чтобы в нее невозможно было протиснуться».[2]