Ричард Мидлтон
НА БРАЙТОН-РОУД
Солнце медленно карабкалось по белым холмам, совершая мистический ритуал рассвета, и наконец осветило ослепительный заснеженный мир. Ночью стоял сильный мороз, и перепрыгивающие с места на место птицы не оставляли следов на серебристых дорожках. Видневшиеся вдалеке изгороди нарушали монотонную белизну, которая опустилась на многоцветную землю. Небо переливалось от оранжевого до темно-синего, от темно-синего до голубого, настолько светлого, что казалось, будто над головой вместо безграничного пространства натянута тонкая прозрачная пленка. По полям гулял холодный, молчаливый ветер, сдувая снежную пыль с деревьев, но едва касаясь островерхих изгородей. Как только солнце добралось до линии горизонта, оно быстрее покатилось вверх, а поднявшись в небо, протянуло горячие лучи к земле, которые смешались с пронизывающим ветром.
По-видимому, именно это странное чередование тепла и холода и потревожило сон бродяги, который сначала никак не мог выбраться из-под снежного покрывала — как человек, запутавшийся в простынях — а потом сел с широко раскрытыми, недоуменными глазами.
— Господи! Мне показалось, будто я в постели, — сказал он себе, оглядывая пустынный пейзаж.
Он потянулся и осторожно встал, стряхивая с себя снег. В эту минуту на него налетел ледяной ветер, и он понял, что спал в теплой постели.
«Ну ладно, чувствую я себя хорошо, — думал он. — Наверное, мне повезло, что я вообще проснулся. Или не повезло — просыпаться-то особенно незачем».
Он поднял голову и увидел холмы, сверкающие на голубом фоне, словно Альпы на открытке.
«Судя по всему, мне предстоит пройти еще километров шестьдесят или около того, — мрачно рассуждал он. — Бог знает, чем я занимался вчера. Шел, пока не свалился от усталости, и теперь я в двадцати километрах от Брайтона. Черт побери этот снег, черт побери Брайтон, черт побери все на свете!»
Солнце карабкалось все выше и выше, и он, повернувшись спиной к холмам, зашагал по дороге.
«Я рад или огорчен, что овладел мной всего лишь сон, рад или огорчен, рад или огорчен?» — его мысли ритмично выстраивались в такт шагам, и он даже не пытался найти ответ на свой вопрос. Слава Богу, что он еще способен идти.
Миновав три дорожных указателя, он нагнал парня, прикуривавшего сигарету. На нем не было пальто, и он казался до боли беззащитным.
— Бродяжничаешь, папаша? — хрипло спросил парень, когда он поравнялся с ним.
— Да вроде того, — ответил бродяга.
— Ну, тогда я прогуляюсь немного с тобой, если ты пойдешь не очень быстро. В такое время дня идти одному довольно одиноко.
Бродяга кивнул, и парнишка заковылял рядом.
— Мне восемнадцать, — небрежно заметил он. — А ты наверняка подумал, что я моложе.
— Я бы сказал, пятнадцать.
— И просчитался. Восемнадцать мне стукнуло в прошлом августе, бродяжничаю уже шесть лет. Я пять раз убегал из дома, когда был маленьким, и каждый раз полиция возвращала меня обратно. Они хорошо со мной обходились, полицейские. Теперь у меня нет дома, и мне неоткуда убегать.
— У меня тоже, — спокойно сказал бродяга.
— Да, я вижу, что ты из себя представляешь, — тяжело дыша, проговорил парень. — Ты — джентльмен, упавший на дно. Тебе тяжелее, чем мне.
Бродяга бросил взгляд на прихрамывающую, тщедушную фигурку и сбавил шаг.
— Я бродяжничаю не так долго, как ты, — признался он.
— Это я вижу по тому, как ты идешь. Ты еще не устал. Наверное, ждешь чего-нибудь впереди?
Бродяга задумался.
— Не знаю, — с горечью ответил он. — Я всегда чего-то жду.
— Отвыкнешь со временем, — заметил парень. В Лондоне теплее, но там труднее раздобыть еду. На самом деле там ничего хорошего нет.
— Но все-таки есть шанс встретить человека, который поймет…
— Деревенские жители лучше, — перебил его парень. — Прошлой ночью меня бесплатно пустили в коровник, и я спал вместе с коровами, а сегодня утром меня разбудил фермер, напоил чаем и дал монетку, потому что я маленький. Конечно, мне повезло; а в Лондоне — суп на набережной по ночам и полицейские, которые гонят тебя отовсюду.
— Прошлой ночью я свалился на обочине и заснул прямо там. Удивительно, что вообще не умер, — сказал бродяга.
Парнишка окинул его внимательным взглядом.
— Откуда ты знаешь, что не умер?
— Я этого не чувствую, — после паузы ответил бродяга.
— Вот что я тебе скажу, — сиплым голосом произнес парень, — таким людям, как мы, этого не избежать, если мы захотим. Вечно голодные, холодные, уставшие как собаки, и все время в пути. И все же, если кто-то предложит мне уютный дом и хорошую работу, мне станет тошно. Я кажусь тебе сильным? Знаю, я слишком маленький для своего возраста, но я шатаюсь уже шесть лет, и думаешь, я жив? Я утонул, купаясь в Маргейте, меня убил цыган — воткнул гвоздь прямо мне в голову; два раза я замерзал, как ты прошлой ночью, и тем не менее я иду сейчас здесь, иду в Лондон, чтобы снова уйти оттуда, потому что ничего не могу с этим поделать. Жив! Говорю тебе, нам этого не избежать, если мы захотим.
Парнишка замолчал, разразившись приступом кашля, и бродяга остановился, дожидаясь его.
— Возьми пока мое пальто, парень, — предложил он. — У тебя ужасный кашель.
— Иди к черту! — сердито отмахнулся парень, затягиваясь сигаретой. — Со мной все в порядке. Я говорил тебе о дороге. Ты еще не втянулся, но скоро сам все поймешь. Мы все мертвы, все, кто бродит по дорогам, мы все устали, но не можем с нее сойти. Летом вокруг такие приятные запахи — пыли и сена, а в жаркий день ветер нежно гладит тебя по лицу; знаешь, как здорово проснуться ранним утром в сырой траве. Не знаю, не знаю… — внезапно он покачнулся, и бродяга едва успел подхватить его.
— Я болен, — прошептал парнишка, — болен…
Бродяга огляделся вокруг, но не заметил домов, куда можно было бы обратиться за помощью. Он стоял посреди дороги, поддерживая парня, и с сомнением смотрел по сторонам. Вдруг вдалеке мелькнули фары, и вскоре к ним подкатила машина.
— Что случилось? — спокойно спросил водитель, останавливая автомобиль. — Я врач.
Он внимательно осмотрел парня и послушал его затрудненное дыхание.
— Пневмония, — поставил диагноз он. — Я подвезу его до больницы, и вас тоже, если хотите.
Бродяга подумал о работном доме и покачал головой.
— Я лучше пойду пешком, — отказался он.
Парень слегка поморщился, когда они усаживали его в машину.
— Я встречу тебя за Ригейтом, — пробормотал он. — Вот увидишь. — И машина скрылась из вида.
Все утро бродяга шлепал по тающему снегу, а днем попросил хлеба у дверей коттеджа и съел его в заброшенном коровнике. Там было тепло, и, насытившись, он заснул в стогу сена. Когда он проснулся, уже стемнело, и он снова поплелся по снежной слякоти.
