Агитировать людей, которые трудились в сгоревших потом постройках, Евграф принялся за несколько дней до пожара. Выдавал себя за лицо, которому администрация акционерного общества особенно доверяет, использует для деликатных поручений. Мужички были темными. Младший Тюрморезов сочинял очень складно. Ему верили.
Коньком Евграфа были «новости» о продаже бывших совхозных «угодий» новому владельцу. Он нес одновременно складную и неправдоподобно-пугавшую ложь. Мол, существуют не просто планы продажи земли, организации нового сельхозпредприятия и приглашения рабочих из других стран. Решено уже, что деревня будет полностью снесена, а немногочисленные ее жители – выселены. Приусадебные участки, покосившиеся дома выкупят по незначительной стоимости. Она и станет «подъемными» для местных жителей. На эти деньги будут обустраиваться где-нибудь на новом месте. Скажем, в Сибири или на Дальнем Востоке. Ведь нигде в центральных «губерниях» за такие гроши жилья не купишь. Сообщения вызывали у деревенских мужичков оторопь и ужас. Здешние сельскохозяйственные «бароны» с народом никогда не церемонились. В весть о принудительном выселении сразу поверили.
Евграфу того и надо. Дальше, потешаясь про себя над доверчивыми односельчанами, развил отчаянную суету, – должна была означать ожидание «секретного приказа» от нынешних владельцев совхозной собственности.
Якобы теперешние хозяева продавать землю и постройки не хотят. Их вынуждают. Единственный способ противостоять этому: сжечь коровник и остальные постройки. «Тогда покупатели могут передумать!» – этот аргумент Евграфа был достаточно шатким. По его легенде новым покупателям требовалось завладеть прежде всего совхозной землей… Но с другой стороны… «Может, они не хотят тратится на возведение новых построек и им важно, чтобы можно было воспользоваться этими» – морочил мужичкам голову Тюрморезов-младший.
В вечер поджога Евграф по очереди наведался к своим мужичкам, по обыкновению пьянствовавшим там же, где и работали – в покосившихся совхозных строениях. Передал им «секретную просьбу» нынешних владельцев: совершить поджог. Те, ни на мгновение не усомнившись, принялся выполнять «распоряжение руководства».
В коровнике же единственный находившийся там мужичок отнесся к словам Евграфа с прохладцей. Так показалось самому Тюрморезову. Хотя на самом деле его собеседник изрядно разволновался.
Тюрморезов ушел, добыл керосин, вернулся, вылил бидон, зажег спичку… Евграф, – в этом поп Иван был уверен, – предполагал, что мужичок уже поплелся из коровника домой, в свою избушку.
Благо никаких коров в этой, больше напоминавшей огромный сарай, постройке давно не было. Других людей – тоже.
Священник потом стал думать, что Евграфу таким образом хотелось продемонстрировать всему миру свою власть над ним. Показать, что окружающие люди не могут быть свободны от него, Евграфа.
Но и Евграф не мог быть свободен от ответных действий общества.
К вопросу о прошлом Евграфа ТюрморезоваПоздний вечер. Маленькая железнодорожная станция, на которой поезда не останавливаются. За исключением одного – он делает остановку всего на пять минут. Тогда с перрона в раскрытые двери какого-нибудь вагона торопливо поднимаются один или два пассажира. Редко бывает больше. Проводница проверяет билеты, двери захлопываются. Локомотив трогает длинный состав с места. Прочь от старинного вокзала, крашеного светло-зеленой краской, – симпатичного зданьица, выстроенного еще в начале прошлого века. Кажется, с тех пор ни разу не ремонтировавшегося. Листы железа, которым покрыта его крыша, в нескольких местах отогнуты вверх. Потрепал недавно пронесшийся по этим местам ураган. И оттого вокзальный домик выглядит словно взлохмаченным.
В те часы, когда единственный останавливающийся здесь поезд не ожидается, – а это двадцать три часа в сутки, – ни в домике, ни рядом с ним нет ни человека. Окна в помещениях, где сидят железнодорожные служащие, плотно зашторены. Полукруглая «бойница» кассы всегда прикрыта деревянной дверкой. Желающим приобрести билет нужно долго стучаться, прежде чем кассир нехотя приоткроет ее.
В этот час даже долгий стук не имел никакого смысла. Касса уже не работала, поезд давно проехал. Поэтому когда стук, громкий и настойчивый, все же раздался, железнодорожный служащий, – пожилой человек, – вздрогнул, насторожился и не побежал сразу открывать…
Но тот, кто стоял снаружи, не переставал долбить в тонкую фанерную ставенку. Служащий железной дороги пошел отворить ее.
Стучавший был в коротком черном плащике. За его спиной стояло несколько полицейских. Человек в плащике смотрел на железнодорожного служащего, выглядывавшего в оконце, очень внимательно. Полицейские блуждали взглядами по убогим интерьерам маленького зала ожидания.
– Нас интересует, кто в последние дни покупал у вас билет?.. – проговорил человек в плащике, раскрывая перед окошком удостоверение. – Парнишка… Он был одет в длинное черное пальто, либо просто в пиджак. С большим чемоданом в руке. Евграф Тюрморезов…
– А-а… – понимающе протянул железнодорожный служащий. Конечно, он запомнил этого парня. Вел тот себя необычно. А под конец сказал такую вещь, что пожилой железнодорожник просто оторопел…
Глава шестая
В компании «Фредди Крюгера»
– Но мы не можем селить в общежитие кого попало… – сердито произнес голос в трубке.
На пятидесятилетнюю комендантшу общежития, опытную тетку, чего только ни повидавшую на своем веку, слова начальства не произвели никакого впечатления. Настаивала на своем:
– Он сын министра образования.
– Министра образования?.. – начальник комендантши, – он давно уже был дома, – немного смутился. – Почему сразу не сказали?
– Вы, наверное, прослушали… Я вам говорю: очень серьезный паренек. По нему видно. Возражает так уверенно…
– Он что, еще пререкается с вами? Вот наглец… Молодой хам! – человек на другом конце телефонной линии не первый год знал комендантшу. Женщина она была крайне строгая. И «отшить» могла кого угодно. Человек, тем более молодой, решившийся с ней спорить, должен быть весьма твердого характера.
– Нет, он не хамит. Ведет себя очень спокойно. Но я вам говорю – паренек явно не простой.
Комендантша посмотрела на парня сквозь широкое стекло, отделявшее комнатку, в которой она сидела, от тесного холла общежития. Парень нетерпеливо прохаживался вдоль ряда старых кресел, привезенных два месяца назад из институтского актового зала.
На парне было длинное черное пальто, на полу у кресел – большой старый чемодан.
– Лучше нам его поселить, а там видно будет… – проговорила комендантша.
Прошлое Евграфа ТюрморезоваОни зашли в комнату. Обстановка крайне убогая. Кровать только одна: узкая, металлическая, с тоненьким матрасиком, покрытым свежей простыней. Поверх нее наброшено одеяло в сине-белую клетку с инвентарным номером. У другой стены, вероятно, должна была стоять такая же кровать – ничем не занятое пространство придавало комнате голый, неуютный вид. У окна – конторская тумбочка. С выдвижным ящиком, с оббитыми углами, со следами горячих чашек, которые на нее ставили.
Окно ничем не занавешено. На другой стороне улицы виднелся забор. Из-за него торчали деревья с раскидистыми ветвями. Дальше лучи света не добивали, оставляя за деревьями сплошной мрак.
Парень, – его звали Сашей, – подошел к окну, упер сжатые кулаки в широкий подоконник. От грязи белая краска, которой тот выкрашен, смотрелась серой.
Заметив, что его новый знакомый разглядывает на деревья за забором, Евграф проговорил:
– Там кладбище. Сейчас темно, ничего не видно. Утром проявятся могилы, кресты.
– Где я буду спать? – обернувшись, спросил Саша со злостью в голосе. – У тебя только одна кровать. Ты живешь здесь один? Как удалось так устроиться?..
– Они думают, я сын министра образования, – Евграф сделал жест рукой вниз, в сторону первого этажа, где сидела комендантша. Комната, в которой парни сейчас находились, была на пятом, последнем этаже общежития. Выше – только чердак.
С Сашей Евграф познакомился утром на Старом Арбате. Парень попросил у него сигарету. Евграф стоял у какой-то каменной стенки, – за ней обгаженный сквер, – пил пиво.
Тюрморезов не курил, и сигарет у него не было. Но парень не отошел. Завязал разговор. Видимо, признал в Евграфе такого же, как и сам, провинциала, одинокого и неприкаянного в огромном городе.
По неуловимым признакам, – по ним «рыбак видит рыбака», – оба поняли: между ними много общего. Евграф поделился с парнем, которого знал десять минут, пивом из бутылки. После нескольких глотков тот признался: считает себя наследником Фредди Крюгера. Затем вытащил из-за пояса тряпочный сверток. В нем – узкие когти-сабли, выточенные напильником из металлических полос. На каждой имелись ушки. Туда вдеты тряпочные ленты для привязывания к пальцам.
