Мари была единственной дочерью вдовы Эстеллы Роже. Еще в детстве она потеряла отца, после его смерти мать с дочерью поселились на улице Сент-Андре, где содержали пансион. Но, когда девушке минул двадцать второй год, владелец парфюмерной лавки, помещавшейся в подвальном этаже Пале-Рояля, обратил внимание на ее поразительную красоту и предложил ей работу. Месье Леблан сообразил, что такая продавщица, как Мари, непременно увеличит его доход, тем более что магазин давно облюбовали молодые искатели приключений. Мари с радостью приняла выгодное предложение парфюмера, хотя мать неохотно согласилась отпустить ее.
Расчет торговца оказался верным: вскоре благодаря прелестям веселой и красивой гризетки его магазин получил некоторую известность. Мари прослужила в магазине около года, как вдруг неожиданно исчезла, повергнув в смятение своих многочисленных обожателей. Леблан не сумел объяснить ее отсутствия, мадам Роже была вне себя от тревоги и горя. Даже газеты обратили внимание на это таинственное происшествие, а полиция энергично принялась за розыски девушки. Но вот по прошествии недели, в одно прекрасное утро, Мари вновь появилась за прилавком, здоровая, цветущая, но с оттенком легкой грусти на лице.
Официальное следствие, разумеется, прекратилось, Леблан продолжал утверждать, что ровным счетом ничего не знает, а Мари и ее мать на все вопросы отвечали, что девушка неделю гостила у родственников в деревне. Так это дело и заглохло, тем более что Мари, очевидно, желая избежать назойливого любопытства публики, вскоре оставила магазин Леблана и вернулась жить к матери, на улицу Сент-Андре.
Месяцев пять спустя девушка исчезла во второй раз. Прошло три дня, а о ней не было ни слуху ни духу. На четвертый день ее тело нашли плавающим в Сене у берега, противоположного тому кварталу, где жила ее мать.
Жестокость убийства (то, что это было убийство, выяснилось тотчас же), молодость и красота несчастной жертвы, а главное, прежняя ее известность – все это привело в необычайное волнение умы пылких парижан. В течение нескольких недель это убийство составляло главную тему всех разговоров, из-за него были позабыты даже насущные политические вопросы. Префект энергично взялся за это дело, вся парижская полиция была поставлена на ноги.
Вначале рассчитывали быстро найти убийц, но все надежды оказались тщетны. По прошествии недели было назначено небольшое вознаграждение в тысячу франков. Тем временем следствие шло своим чередом, несколько человек были подвергнуты допросу, но все безрезультатно, а волнение в обществе росло. На десятый день сочли нужным удвоить сумму вознаграждения, однако и по прошествии второй недели ничего не разъяснилось. Извечное предубеждение парижской публики против полиции выразилось в серьезном неудовольствии. Тогда префект назначил сумму в двадцать тысяч франков за «поимку убийцы или убийц». В объявлении о награде была обещана полная безнаказанность всякому, кто даст показание против своих товарищей. Кроме того, несколько граждан изъявили намерение пожертвовать из своих средств еще десять тысяч франков, чтобы увеличить сумму вознаграждения. Таким образом, она выросла до тридцати тысяч франков – сумма большая, если принять во внимание невысокое общественное положение девушки и то, как часто случаются подобные преступления в таком большом городе.
Никто уже не сомневался в том, что тайна вскоре будет раскрыта. Но, хотя арестовано было несколько человек, пришлось освободить их за недостатком улик. Прошло три недели, с тех пор как нашли труп, но мы с Дюпеном еще ничего не слышали о происшествии, так как последний месяц не следили за газетами, не посещали общественных мест и не принимали гостей.
Впервые мы узнали об этом деле от самого префекта полиции. Тринадцатого июля он посетил нас после полудня и просидел до поздней ночи. Он признался, что его самолюбие крайне уязвлено невозможностью, несмотря на все усилия, отыскать виновных. «Моя репутация, моя честь поставлены на карту, – говорил он. – Все взоры устремлены на меня, и я готов на какую угодно жертву, лишь бы только разоблачить виновных». Свою несколько комическую речь он закончил похвалой необыкновенному такту Дюпена и тут же обратился к нему с чрезвычайно выгодным предложением.
Мой друг отклонил эти комплименты, но на предложение согласился с готовностью. Тогда префект обстоятельно изложил свой собственный взгляд на дело, комментируя показания свидетелей. Говорил он много, описывая все в подробностях. Дюпен сидел неподвижно в своем любимом кресле и казался воплощением почтительного внимания. В тот вечер на нем были синие очки, и я, случайно взглянув на него искоса, убедился, что все то время, пока префект оставался у нас в гостях, Дюпен спокойно дремал.
На другое утро я достал в префектуре полный протокол всех показаний, а в редакции газет собрал все номера, где сообщались сведения, касающиеся этого печального дела. Если отбросить все предположения, которые были опровергнуты, вырисовывалась следующая картина.
Мари Роже ушла из квартиры своей матери, на улице Сент-Андре, около девяти часов утра, в воскресенье 22 июня. Уходя, она сообщила некоему Жаку Сент-Эсташу, и только ему одному, что намерена провести день у своей тетки, жившей на улице Дром. Это очень короткий, узкий, но густо населенный переулок, недалеко от берега реки; он находится в двух милях, если идти кратчайшим путем, от «пансиона» госпожи Роже.
Сент-Эсташ считался женихом Мари, он жил и обедал тут же, в пансионе. В сумерках он обещал зайти за своей невестой и проводить ее домой. После обеда, однако, полил сильный дождь, и Сент-Эсташ, предположив, что девушка останется ночевать у тетки (как она уже не раз поступала в подобных случаях), не счел нужным выполнить свое обещание. С приближением ночи мадам Роже (старая, больная женщина лет семидесяти) почему-то высказала опасение, что никогда больше не увидит Мари, но в то время на эти слова никто не обратил внимания.
В понедельник выяснилось, что девушка не появлялась на улице Дром. Прошел целый день, а никто так и не узнал, где она. Наконец, были предприняты розыски в разных частях города и в окрестностях. Только на четвертый день после ее исчезновения удалось узнать кое-что о ее судьбе.
В среду, 25 июня, некто Бове, разыскивая со своим приятелем исчезнувшую девушку, узнал, что рыбаки вытащили из Сены мертвое тело, плававшее на поверхности воды. Взглянув на труп, Бове после некоторых колебаний опознал продавщицу из парфюмерной лавки. Его приятель согласился с этим мнением.
Лицо погибшей затекло темной кровью, изо рта просочилась кровь, но на губах не было пены, как это обыкновенно бывает у утопленников. На шее виднелись кровоподтеки и отпечатки пальцев. Руки несчастной девушки были сложены на груди и закоченели. Правая рука была крепко сжата в кулак, левая наполовину разогнута. На левом запястье были две кольцеобразные ссадины, очевидно, от веревок или одной веревки, обмотанной несколько раз. На правой кисти и на всей спине, особенно на лопатках, кожа была местами содрана. Вытаскивая тело на берег, рыбаки, правда, привязали к нему веревку, но она не могла стать причиной ни одной из упомянутых ссадин. Шея была сильно раздута, а вокруг горла так плотно затянут шнурок, что с первого взгляда его было не различить: он совершенно впился в тело и был завязан узлом под левым ухом. Одного этого было бы достаточно, чтобы причинить смерть. Медицинское вскрытие подтвердило, что девственность покойной не нарушена. Однако над ней, несомненно, было совершено грубое насилие.
Платье покойной было разодрано, от верхней юбки оторвана полоса около фута шириной – ее трижды обмотали вокруг стана девушки и затянули на спине петлей. Под верхним платьем была надета юбка из тонкой кисеи, из нее была вырвана полоса шириной около восемнадцати дюймов, притом с большой аккуратностью. Эта полосу обмотали вокруг шеи погибшей и завязали крепким узлом. Поверх кисейного лоскута и обрывка шнурка были завязаны ленты от шляпки, болтавшейся тут же. Узел казался не простым женским узлом, а так называемым матросским.
После опознания труп отвезли в морг и уже на следующий день похоронили неподалеку от того места, где девушку вытащили на берег. Благодаря стараниям Бове дело постарались замять, насколько это было возможно, и прошло несколько дней, прежде чем смутные слухи дошли до публики. Наконец, одна еженедельная газета подняла этот вопрос; тело было вырыто из земли, и произведен вторичный осмотр, однако не выяснилось ничего, кроме того, что уже было известно. Платье покойной предъявили матери и друзьям, и они единогласно признали его тем, в котором она вышла из дома.
Между тем общее возбуждение росло с каждым часом. Нескольких человек арестовали, но затем освободили. Особенное подозрение тяготело над Сент-Эсташем, и сначала он не мог дать ясного отчета, где находился в то воскресенье, когда исчезла Мари. Потом, впрочем, он предъявил префекту удовлетворительные объяснения насчет того, как провел этот роковой день. Однако время шло, а тайна оставалась неразъясненной; стали появляться разные противоречивые слухи, журналисты принялись строить предположения. Было даже высказано мнение, что Мари Роже жива, а тело, найденное в Сене, принадлежит другой несчастной. Считаю нужным привести здесь дословную выдержку из газеты «Этуаль».
