— Сумасшествие, — пробормотал Эф.
— Во всяком случае, кое у кого еще осталась энергия, — сказал Фет. — Но имей в виду: скоро мобильники и ноутбуки выработают питание, и народ обнаружит, что подзарядить их негде. Вот тогда самый крик и начнется.
Знак на светофоре поменялся: красная ладошка уступила место белой шагающей фигурке, — вот только переходить улицу было некому. Манхэттен без пешеходов — это не Манхэттен. Эф слышал сигналы автомобилей, доносившиеся с главных авеню, однако на боковых улицах было тихо — лишь изредка проносились случайные такси: водители в сгорбленных позах за рулем, встревоженные пассажиры на задних сиденьях.
На следующем перекрестке Василий и Эф по привычке остановились: знак светофора сменился на красный.
— Как ты думаешь, — спросил Эф, — почему именно теперь? Если они так давно живут среди нас — многие столетия, — что спровоцировало нынешнюю ситуацию?
— Временной горизонт Владыки и наш горизонт — разные вещи, — сказал Фет. — Мы измеряем наши жизни днями и годами, живем по календарю. Он — Тварь ночи. Если его что и заботит, так только небо.
— Затмение, — внезапно сказал Эф. — Он ждал его.
— Может, это что-то и означает, — откликнулся Василий. — Что-то важное для него…
Из станции подземки вышел полицейский с нашивкой Управления городского транспорта. Он посмотрел в их сторону и остановил взгляд на Эфе.
— Черт! — Эф отвел глаза. Получилось плохо — и недостаточно быстро. И не вполне естественно.
Даже при том, что полицейская система стремительно разваливалась, лицо Эфа то и дело мелькало на телеэкранах, а люди все еще смотрели телевизоры, все еще ждали, что им скажут, как надо поступать.
Василий и Эф проследовали дальше, и полицейский отвернулся. «Это всего лишь моя паранойя», — мысленно успокоил себя Эф.
Завернув за угол, полицейский, следуя точным инструкциям, сделал телефонный звонок.
Блог Фета
Привет тебе, мир.
Или что там от тебя осталось.
Раньше я думал, что нет ничего более бесполезного, чем писать в блоге.
Я просто не мог вообразить более бессмысленного времяпрепровождения.
В смысле, кому какое дело до того, что ты хочешь там сказать.
Поэтому я и впрямь не знаю, зачем я тут сижу и пишу. Но мне это необходимо. Думаю, по двум причинам.
Первая: мне нужно привести в порядок свои мысли. Выложить их на экран компьютера, где я мог бы эти мысли видеть и, возможно, хоть как-то уразуметь, что тут у нас происходит. Поскольку то, что я испытал за последние несколько дней, изменило меня — в самом буквальном смысле, — и я должен попытаться вычислить, кто же я теперь.
А вторая причина?
Она проста. Выложить правду. Правду о том, что происходит.
Кто я такой? По роду своих занятий я крысолов. Если случилось так, что вы живете в одном из районов Нью-Йорка и вдруг видите в своей ванной крысу, вы, конечно, вызываете службу по борьбе с вредителями…
Ну да, я и есть тот парень, который показывается на вашем пороге две недели спустя.
Вы привыкли к тому, что можете сбросить эту грязную работу на меня. Чтобы я избавил вас от вредителей. Истребил паразитов.
Всё. Эти времена закончились.
Новая зараза распространяется по городу и из него расползается по миру. Новая порода диверсантов. Чума на дом рода человеческого.
Эти твари гнездятся в вашем подвале.
На вашем чердаке.
В ваших стенах.
И вот вам новость — всем новостям новость!
Что касается крыс, мышей, тараканов, лучший способ справиться с заразой — это отрезать ее от источника пищи.
Нуда, все правильно, скажете вы.
Единственная проблема: что считать источником пищи для этой новой породы паразитов?
Этот источник — мы сами. Вы и я.
Понимаете? На тот случай, если вы все еще не допетрили, что к чему, — скажу: мы по уши в страшном дерьме.
Округ Фэрфилд, штат Коннектикут
Это приземистое здание ничем не выделялось среди десятка таких же строений, разбросанных по территории, в которую упиралась старая разбитая дорога. Когда-то это был бизнес-парк, только он захирел еще до того, как на страну обрушилась рецессия. На здании сохранилась вывеска прежнего арендатора: «Промышленная группа Р.Л.». В прошлом это была фирма по прокату бронированных автомобилей, здесь же находился гараж, чем объясняется сохранившийся и поныне крепкий четырехметровый забор из сетки рабица, окружающий здание.
Вход был через ворота с электронным замком, открывающимся с помощью карточки-ключа.
В гаражной части здания размещались кремовый «Ягуар» доктора и целая флотилия черных автомобилей — кортеж, приличествующий для сановника крупного ранга.
Офисная часть была переоборудована в небольшую частную хирургическую клинику, предназначавшуюся для обслуживания одного-единственного пациента.
Элдрич Палмер лежал в послеоперационной палате, постепенно приходя в себя и ощущая обычный в таких случаях дискомфорт. Он пробуждался медленно, но решительно, проходя темным путем от беспамятства к сознанию, как делал до этого уже много раз. Его хирургическая бригада хорошо знала, какой должна быть смесь седативных и обезболивающих средств, подходящая именно для этого пациента. Они давно перестали погружать Палмера в глубокую анестезию. Учитывая его преклонный возраст, это было слишком рискованно. А для Палмера такой подход означал только одно: чем меньше анестетиков, тем быстрее к нему возвращалось сознание.
Он все еще был подключен к аппаратам, проверяющим работу его новой печени. Донором на этот раз стал подросток — беженец из Сальвадора, прошедший тщательное медицинское обследование, которое не выявило у него ни наличия каких-либо болезней, ни присутствия в крови наркотиков или алкоголя. Печень была здоровой, молодой, розово-коричневатой, в грубом приближении треугольной формы, размерами схожей с мячом для игры в американский футбол. Ее доставили на реактивном самолете непосредственно перед операцией; с момента изъятия органа у донора прошло менее четырнадцати часов. По подсчетам самого Палмера, этот аллотрансплантат был его седьмой печенью. Тело Палмера расправлялось с ними примерно так же, как кофеварка расправляется с фильтрами.
У печени — а это одновременно и самый большой непарный внутренний орган человека, и самая большая железа — много жизненно важных функций: она отвечает за метаболизм, служит хранилищем гликогена, синтезирует белки плазмы крови, вырабатывает гормоны и очищает организм от ядов. Пока еще не придуман медицинский способ компенсации работы печени при ее отсутствии в теле человека — что самым несчастным образом отразилось на судьбе сальвадорского донора, не очень-то желавшего расставаться со своим столь нужным органом.
В углу палаты, вечно настороже, как свойственно большинству бывших морпехов, стоял неусыпный господин Фицуильям, нянька Палмера, его телохранитель и постоянный компаньон. В помещение вошел хирург — он все еще был в маске, а на руки натягивал свежую пару резиновых перчаток. Доктор был требователен, амбициозен и сказочно богат, даже по меркам хирургов высшего эшелона.
Он откинул простыню. Только что зашитый разрез был сделан на месте старого трансплантационного шва. Внешне грудь Палмера являла собой живописное зрелище: безобразный узор бугристых шрамов. Внутренности же его торса можно было сравнить с хлебной корзинкой, набитой затвердевшими ломтями чахнущих органов. Хирург так и сказал ему: «Боюсь, ваше тело, господин Палмер, уже не способно воспринимать новые ткани или трансплантаты. Это конец».
Палмер улыбнулся. Его тело было ульем, содержащим органы других людей, и в этом смысле он не так уж отличался от Владыки, который воплощал собой улей немертвых душ.
— Спасибо, доктор. Я понимаю. — Голос Палмера был все еще хриплым после интубационной трубки. — В сущности, я полагаю, вам уже пора подвести черту под своей хирургией. Я знаю, вас тревожит, что Американская медицинская ассоциация может заинтересоваться нашими процедурами отбора органов для трансплантации. Этим своим заявлением я освобождаю вас от дальнейших обязательств. Гонорар, который вы получите за проведенную операцию, будет последним. Мне больше не потребуются медицинские вмешательства. Никогда в жизни.
В глазах хирурга застыла нерешительность. Элдрич Палмер, человек, который почти все свои долгие годы провел в болезнях, обладал сверхъестественной волей к жизни: это был дикий, не от мира сего инстинкт выживания — ничего подобного хирург не встречал в своей практике. Неужели Палмер решил наконец уступить неумолимой судьбе?
Не важно. Хирург почувствовал огромное облегчение, и душа его исполнилась благодарности. Он давно уже планировал уйти на пенсию, и теперь к этому все было готово. Какое блаженство — быть свободным от каких бы то ни было обязательств в это смутное, беспокойное время! Он только надеялся, что самолеты в Гондурас все еще летали. А когда это здание сожгут дотла, пожар не повлечет за собой расследования, — вокруг и так хватало беспорядков.
