Когда я говорю, что страх Уэста перед своими созданиями был смутным, я прежде всего хочу подчеркнуть сложную природу этого чувства. Отчасти его страх был вызван просто знанием о существовании безымянных монстров, а отчасти — пониманием опасности, которую они могли бы представлять для него при определенных условиях. То, что они исчезли, придавало ситуации особую остроту: если не считать бедняги в сумасшедшем доме, Уэст ничего не знал о судьбе своих креатур. К этому примешивался еще более неопределенный страх: совершенно фантастическое ощущение, испытанное нами в ходе необычного эксперимента в 1915 году, когда мы служили в канадской армии. В разгар жестокой битвы Уэст оживил сэра Эрика Морланда Клапем-Ли, нашего коллегу, кавалера ордена «За безупречную службу». Тот знал об опытах Уэста и был способен их повторить. Чтобы изучить возможность квази-разумной жизни в теле, Уэст удалил у трупа голову. За несколько мгновений до того, как здание, в котором мы работали, было стерто с лица земли немецким снарядом, обезглавленное тело совершило несколько осмысленных движений. Но самое невероятное заключалось в том, что мы оба отчетливо слышали жуткие членораздельные звуки, которые издала отрезанная голова, лежавшая в темном углу лаборатории. Немецкий снаряд оказался к нам милостивым — отчасти. Однако Уэст так никогда и не узнал, одни ли мы уцелели после обстрела. Порой он делал разные предположения о том, как может повести себя обезглавленный хирург, владеющий искусством оживления трупов.
В последние годы Уэст жил в роскошном особняке близ одного из старейших кладбищ Бостона. Он выбрал это место из символических и эстетических соображений: большая часть захоронений относилась к колониальному периоду и, следовательно, не представляла интереса для ученого, ставящего опыты на абсолютно свежих трупах. В подвальной лаборатории, которую тайно строили иностранные рабочие, стояла большая электрическая печь, с помощью которой мой друг мог легко и быстро избавляться от трупов или отдельных частей человеческого тела, как бы в насмешку соединенных с чужеродной тканью — мрачных свидетельств кощунственных развлечений владельца дома. Копая этот подвал, рабочие наткнулись на древний подземный ход, который, несомненно, вел к старому кладбищу, однако не мог соединяться ни с одним из известных склепов, так как располагался слишком глубоко. Проведя некоторые подсчеты, Уэст пришел к заключению, что ход ведет в тайную камеру, расположенную под склепом Авериллов, последнее захоронение в котором датировалось 1768 годом. Я вместе ним осматривал изъеденные временем, влажные стены, обнажившиеся под ударами лопат и мотыг, и уже предвкушал мрачное удовольствие, которое сулит нам раскрытие древних могильных тайн, однако впервые в жизни страх возобладал у Уэста над природным любопытством, и мой товарищ проявил слабость, приказав заделать отверстие и заштукатурить стену. Вплоть до дьявольской ночи, когда наступила развязка, эта стена оставалась нетронутой.
Говоря о слабости Уэста, я должен заметить, что она касалась лишь его душевного состояния и внешне никак не проявлялась. Он был таким, как прежде: спокойным, сдержанным, светловолосым, худощавым, за стеклами очков все так же поблескивали голубые глаза, и весь его юношеский облик, несмотря на терзавшие Уэста страхи, с годами никак не изменился. Он казался спокойным даже тогда, когда вспоминал о следах когтей на могиле и оглядывался назад, когда вспоминал о кровожадном маньяке, грызшем зубами сефтонскую решетку. Час расплаты настал, когда мы как-то вечером сидели в нашем общем кабинете и Уэст, изредка поглядывая на меня, читал газету. Листая мятые страницы, он наткнулся на странный заголовок — и словно безымянный гигантский коготь настиг его шестнадцать лет спустя. В сефтонском сумасшедшем доме, в пятидесяти милях от Бостона, произошло нечто ужасное и непостижимое. Случай этот всполошил всю округу и привел в замешательство полицию. Перед рассветом несколько человек в полном молчании вошли в помещение, и их предводитель разбудил служителей. Грозного вида военный говорил, не разжимая губ. Его голос, напоминавший голос чревовещателя, казалось, исходил из большого черного ящика, который тот держал в руках.
Когда военный оказался в холле и на его бесстрастное, ослепительно красивое лицо упал свет, то надзиратель едва удержался на ногах: он увидел восковую маску с глазами из цветного стекла. Похоже, этот человек когда-то пережил ужасную катастрофу. За ним по пятам шел отвратительный громила с синюшным лицом, половина которого была изъедена какой-то неизвестной болезнью. Военный потребовал ключ от палаты, где содержался людоед, доставленный сюда из Аркхема шестнадцать лет назад. Получив отказ, он подал своим сообщникам знак, и те принялись крушить все вокруг. Злодеи избивали и рвали зубами всех, кто не успел спастись бегством. Убив четырех санитаров, они в конце концов освободили монстра. Свидетели происшествия, у которых достало душевных сил вспоминать о нем без истерики, утверждают, что нападавшими командовал человек с восковым лицом и действовали они не как живые люди, а как автоматы. Когда помощь наконец подоспела, злодеи успели скрыться, прихватив с собой безумца-людоеда.
Прочитав сообщение в газете, Уэст просидел в оцепенении до полуночи. В полночь раздался звон дверного колокольчика, повергший его в неописуемый ужас. Слуги спали на верхнем этаже, поэтому я пошел открыть дверь. Я уже говорил полиции, что на улице не было ни повозки, ни машины. Перед дверью стояли несколько человек очень странного вида. Они внесли в холл большой прямоугольный ящик и поставили его на пол, а один из пришедших совершенно неестественным голосом прохрипел: «Срочный груз — доставка оплачена». Слегка подпрыгивая, они гуськом вышли на улицу, и пока я смотрел им вслед, мне в голову пришла довольно странная мысль — что они направляются к старому кладбищу, к которому примыкала задняя стена нашего дома. Когда я затворил за ними дверь, Уэст вышел и посмотрел на ящик. Тот был около двух футов в длину, на крышке значились полное имя и адрес Уэста. Чуть ниже виднелась надпись: «От Эрика Морланда Кла-пем-Ли, Сент-Элуа, Фландрия». Шесть лет назад во Фландрии в наш госпиталь угодил немецкий снаряд, и под обломками остались обезглавленное тело доктора Клапем-Ли и его отрезанная голова, которая — возможно — издавала членораздельные звуки.
Уэст казался совершенно спокойным, хотя дела его были хуже некуда. «Это конец... давай сожжем... эту штуку». Мы отнесли коробку в лабораторию — прислушиваясь. Подробностей я не помню... представьте мое состояние... но это гнусная клевета, что я сжег Уэста. Мы с ним вдвоем поместили ящик в печь, даже не посмотрев, что там внутри, закрыли дверцу и включили ток. Причем из коробки не раздалось ни звука.
