В комнате для зрителей воцарилась гробовая тишина. Энн посмотрела на часы. Полдень наступит через тридцать секунд. Она стала озираться в поисках телефона и только потом сообразила, что подсознательно ждет неожиданного звонка, который прервет этот зловещий спектакль. В каком-то фильме она уже видела подобную сцену, но реальная жизнь, увы, оказалась гораздо проще. В комнате не было никакого телефона – во всяком случае, Энн его не видела. Может быть, Ричард Крэйвен тоже искал глазами телефон, один звонок которого мог сохранить ему жизнь?
Она собралась с силами и посмотрела на Крэйвена. Ее уже предупредили, что комната для зрителей отделена от камеры толстым стеклом, прозрачным лишь с одной стороны, но ей почему-то показалось, будто он видит ее и, более того, смотрит ей прямо в глаза. Ей также показалось, что в этот последний миг его жизни глаза Ричарда Крэйвена утратили свою обычную холодность и в них появились проблески человеческих чувств – точнее, одного необыкновенно сильного чувства. Этим чувством была ненависть. Энн почти физически ощущала, как ненависть огненным шаром вырвалась из груди Крэйвена и, словно жало змеи, впилась в ее тело, загадочным образом проникнув сквозь толстое стекло... Энн стоило невероятных усилий остаться на месте, а не сорваться вихрем куда глаза глядят. В этот момент Ричард Крэйвен резко дернулся и забился в конвульсиях, получив первый электрический удар напряжением в две тысячи вольт.
Энн вздрогнула и почувствовала приступ удушья, словно ее тоже подключили к невидимому электрическому кабелю. Всем своим существом она была с человеком, который бился в предсмертных судорогах за толстым стеклом. После второго удара током она издала приглушенный стон и закрыла глаза. Сидевший рядом с ней Марк Блэйкмур тихо считал секунды. Дойдя до конца второй минуты, он повернулся к ней:
– Вот и все, Энн, пойдем домой.
Она словно прикипела к своему месту, не находя в себе достаточно сил, чтобы покинуть зал. Тем временем в камеру вошел доктор и после беглого осмотра констатировал смерть Ричарда Крэйвена. Охранники отстегнули ремни и вынесли из камеры бездыханное тело. Зал уже давно опустел, а Энн все еще сидела в первом ряду, тупо уставившись на пустой электрический стул. Именно в этот момент она поняла: в ней что-то изменилось, хотя она и не знала пока, что именно. Энн знала одно: ей никогда не забыть того, что произошло на ее глазах, ей никогда не избавиться от того мерзкого чувства, которое она испытала под предсмертным взглядом Ричарда Крэйвена.
В ее сознании неожиданно всплыл образ Гленна. Ей захотелось оказаться рядом с мужем, почувствовать приятное тепло его рук на своих плечах и его губ на своих губах. Он сильный человек и поможет ей справиться с этой бедой. Все будет нормально. Жизнь продолжается. Через несколько часов она снова окажется дома, рядом со своим мужем и детьми, а через несколько дней, пусть даже через несколько недель, она станет потихоньку забывать то ужасное зрелище, свидетелем которого ей только что пришлось стать. Но сумеет ли она забыть тот взрыв ненависти, в эпицентре которого она оказалась по своей собственной воле? Не будет ли мертвый Ричард Крэйвен преследовать ее до конца ее жизни?
Рев сирены смолк в тот самый момент, когда машина "скорой помощи" резко затормозила перед входом на строительную площадку. Из машины быстро выскочили два человека в белых халатах. Один из них побежал к лежавшему у входа Гленну Джефферсу, на ходу доставая кислородную подушку, а второй открыл заднюю дверцу машины и вытащил раздвижные носилки.
– Пропустите меня, – решительно потребовал первый врач, расталкивая толпу собравшихся зевак. – Что тут произошло?
Не дожидаясь ответа, он наклонился над лежавшим человеком и привычным движением пощупал его пульс, затем надел на его лицо маску и повернул краник на кислородной подушке.
– Кажется, у него сердечный приступ, – дрогнувшим голосом сказал Джим Доувер. – Мы были на верхнем этаже, когда вдруг Гленн как-то странно побледнел и стал оседать на пол. Сначала мы думали, что это обыкновенная боязнь высоты, но...
– Инфаркт миокарда? – прервал его второй врач, раскладывая носилки возле больного.
– Да, похоже на то, – ответил первый. – Кладем его на носилки и быстро в машину. Нельзя терять ни минуты.
Алан Клайн и Джим Доувер семенили рядом с носилками, с ужасом наблюдая, как на лице их товарища появляются синюшные пятна. Медики ловко задвинули носилки в салон машины и стали быстро подключать к Гленну жизнеподдерживающую аппаратуру.
– Вы можете поехать с нами, – сказал первый врач, не отрываясь от работы. – В машине достаточно места, и если он очнется...
Алан не дослушал его и быстро залез в салон машины. "Скорая помощь" рванула с места по узким улочкам, мощным воем сирены требуя освободить дорогу. Алан прижался к стенке салона и тупо смотрел на своего друга, сомневаясь в том, что Гленн дотянет до больницы.
* * *
Это было похоже на медленное пробуждение в темной комнате. Первое, с чем он столкнулся, придя в себя, была невыносимая боль. Такой боли он еще никогда не испытывал. Она поглощала все его силы и вгрызалась в каждую клетку его тела, раздирая сознание на мельчайшие кусочки. Прочь! Надо поскорее убраться прочь от этой сумасшедшей боли. Где, где он находится? Его разум мучительно сражался с этой проклятой темнотой, и она понемногу отступала.
Вскоре он начал слышать отдельные звуки. Правда, они были глухими и очень далекими, но через несколько мгновений Гленн восстановил способность различать их. В его затуманенное сознание врезался громкий звук сирены. Что это? Полицейская машина или "скорая помощь"? Мрачная пелена темноты постепенно отступала, и вскоре он обрел способность видеть, но при этом у него появилось чувство, будто он оказался в каком-то совершенно ином, непривычном измерении. Он находился где-то вверху, а внизу копошились люди в белых халатах. Они склонились над носилками и колдовали над каким-то человеком, лежавшим на носилках. Господи, это похоже на "скорую помощь"!
В его сознании зародился очередной вопрос, но ему показалось, что он уже знает на него ответ. Какой ужас! Он внимательно присмотрелся к лежавшему на носилках человеку и узнал в нем себя. Его рубашка была расстегнута на груди, а лицо побледнело, как сама смерть.
Смерть.
Это слово повисло в его сознании, поражая своей невыразимой тяжестью. Что же с ним случилось? Неужели он умер? Но если он уже умер, то почему же он все чувствует, видит и слышит? И тут его поразила внезапная догадка: его душа оставила его тело, но все еще находится неподалеку, как бы ожидая дальнейших событий. Во время последнего приступа ему удалось увернуться от безумной боли, спастись от агонии, которая парализовала все его тело.
