— Судить!.. Судить! — оживились призраки и принялись суетливо выстраивать в ряд стулья и сооружать из невесть откуда взявшихся костей и черепов скамью подсудимых.
— Фи, мейне херрен, — прошамкала фигура, до сих пор маячившая в отдалении. Ввиду того, что она была почти полностью сожжена, лицо ее владельца было трудно разглядеть. На обуглившемся черепе ясно выделялся лишь монокль и массивный крест, приколотый под подбородком. — Ви должен оставляйт ваш дурацки рюсски привычка митингофайт. В льюбом слючаэ дьело фюрера хоть и через полвека — побеждайт. Россия опречена стать колонией западной цивилизации. И потому этому достойному диверсанту я охотно вручайт шелесный крьест!.. — с этими словами призрак снял с себя и повесил на шею Бузыкину свой массивный крест со свастикой.
— Тьфу, — химмельхеррготт-доннерветтер! — с удивлением рявкнул граф. — Как же это к нам такой немецкий ферфлюхтер затесался? Вроде бы его никто не звал!
— С фашего посфоления, — гитлеровец щелкнул остатками каблуков, — обершарфюрер СС Отто фон Кляйзер. Зферски упит польшефиками фо фрьемя партисанского нальёта…
— Бей гада! — гаркнул комиссар Лачугин, замахиваясь на фашиста невесть откуда взявшимися обломками шашки.
Однако на комиссара неожиданно бросился губернатор. Тому подставил ножку граф и началась свалка, во время которой поднялся дикий гвалт, грохот, свист, хохот, визг, скрип и скрежет, смешанные с вороньим карканьем и писком летучих мышей. Стуча зубами от страха, Петр Федорович на четвереньках подобрался к окну, судорожно перекрестился и с истошным воплем выбросился наружу…
Вышибала кафе «Чудо-Юдо» Микита, стоя в дверях, недоумевающим взором покосился на затрапезного вида старушонку и ее коренастого хорькоподобного дружка, которые неведомо как ухитрились прошмыгнуть под его руками и теперь восседали за литерным столиком и веселились вовсю. Миня перед ними расстилался мелким бесом. Причин подобной угодливости Микита не понимал, а потому, сплюнув под ноги, отвернулся и принялся ленивым оком озирать пустынную в этот поздний час улочку. Во тьме безлунной ночи вдалеке одиноко поблескивала на брусчатой площади дорожка, которую отбрасывал мигавший дурным желтым светом единственный букашинский светофор, невесть зачем вывешенный перед бывшим графским особняком. Неожиданно в тени могучей ветлы, подпиравшей стены ветхой амбулатории возникли два сиреневых огонька. Вначале Микита подумал, что так могли бы светиться подфарники бузыкинского «уазика», если бы их по ошибке выкрасили в другой цвет… Затем он решил, что свечение ему просто чудится, и старательно потер свои глаза, но нет, огоньки и тут не исчезли. Не мигая, они постоянно перемещались и приближались с каждой минутой. Прошло еще немного времени — и на освещенную часть улицы вышла кошка. Ее глазам и принадлежал этот таинственный и магический свет, сбивший с толку нашего богатыря. Животное было на редкость тощим, облезлым, с поджарым брюхом и изогнутым в виде вопросительного знака хвостом. Клочьями торчала ее угольно-черная шерсть, на лапках переходящая в кокетливые белые «носочки». Подойдя и остановившись неподалеку от тамбура, где из-за дверного стекла на нее таращился Микита, кошка уселась на мостовую, прилизала торчащую шерсть и уставилась на верзилу своим жутковато-ярким, мерцающим взором.
Отворив дверь, вышибала рявкнул на нее: «Брррррыссь!» и пошарил глазами по мостовой в поисках булыжника поувесистей. Облизнувшись, кошка подобралась и угрожающе зашипела.
— А ну, пшла!.. У, стерва… — окрысился Микита, замахиваясь на странную тварь тяжеленным дрыном, которым по ночам подпирали дверь.
Однако в следующее мгновение кошка взвилась вверх и, растопырившись в воздухе одним прыжком преодолела разделявшее их расстояние и упала прямо на лицо Миките, впившись клыками — во вздувшуюся синюю жилу на шее. От неожиданности, боли и страха Микита заревел дурным голосом, но в следующее мгновение рев его сменился каким-то странным булькающим всхлипом и его внезапно обмякшее тело мешком осело в тамбуре…
* * *
— Ч-ч-лавее-к! — воскликнула старуха. — Минька, подь суды!
Звали ее Хивря, или Бабка-Хивря, как ее звал толстомордый парень с хоречным лицом. И вела себя она пренагло, требуя то одного, то другого, то отсылала обратно балык, то требовала себе жалобную книгу и рисовала в ней чертиков, Миня все терпел, уже рисуя себе в мыслях суммы, на которые он ее обдерет. Правда, теперь ее компания увеличилась и вдобавок к толстомордому, которого она звала Аредом, рядом с Хиврей примостилась и потасканного вида девица привокзального пошиба в черном залатанном платьице с большим вырезом, из которого почти выскакивали ее тощие груди, и безобразно выглядевшей меховой горжеткой. Девица таращила на всех свои большие зеленые глаза и ядовито улыбалась широким чрезмерно накрашенным ртом.
— Эй, половой! — взвизгнула Хивря, — приборчик для моей милочки, для моей кисоньки-муроньки, для Ерахточки моей сладенькой!..
— Сей секунд! — осклабился Миня и вновь поскакал на кухню.
Однако стол уже отказывался вместить какое-либо новое блюдо. Икра и осетрина, грибы и крабы, корейка и буженина, салями и сервилат, анчоусы и сардины — все эти яства, давным-давно покинувшие букашинские магазины и переселившееся в будки, отягощали литерный стол, а порой летели и под стол вместе с жалобно тренькающими бокалами и печально звенящими приборами, взамен которых Миня подносил все новые и новые.
— Минь, да что же это!.. — всплеснула руками Аннушка. — Нет, да как же они свинячат, да ты…
— Молчи, дура! — осаживал ее Миня. — Пусть хоть весь кабак перевернут, если платят золотом. Ясно?
Зеленоглазая Ерахта заказала «бифштекс по-татарски» и с удовольствием съела кровоточащую говяжью вырезку, приправленную мелко нарезанным зеленым лучком. Запить она попросила валерьянки (Хивря при этом погрозила ей своим тощим крючковатым пальцем).
— А вы не желаете ли освежиться? — осведомился Миня.
— Мне бы кровушки… — мечтательно вздохнул Аред.
— Перебьесси, — отрезала Хивря, и велела. — Дай ему уксусу винного, да капни туда рассолу из-под селедки, да ложку гематогена, да перцу туда красного, да гвоздики толченой, да может чуток известки для шипу, щелочи для забористости, да спиртику для крепости, ну и один лимон раздави для аромату…
— Оригинальный рецепт… — Миня одобрительно улыбнулся Ареду. Вместо ответа тот издал неприличный звук и сделал рукой неприличный жест — он вообще был малоразговорчив. Его спутницы залились визгливым кудахтающим смехом.
