Меня сначала усадили в дальнем конце четвертого этажа, где неожиданно открыли настежь обычно плотно закрытую дверь. Это был вход на станцию с глухой улочки, по которой почти никто не ходил. В проём двери было видно, что дождь льёт стеной, и я предположил, что ближайшие шесть часов смогу просто посидеть в одиночестве и отдохнуть ото всех. Но этому не было суждено сбыться. Сначала появился наркоман. Самая пустынная часть здания всегда полна наркоманов всех рас и национальностей. Их, конечно, стараются не впускать, но этот народ обладает дьявольской хитростью, когда дело идет о первой утренней дозе.
Наркоман возник перед моими глазами неожиданно, словно материализовался из воздуха, и заканючил по-русски, но с сильным акцентом:
– Дай шекель. На автобус надо. К маме.
На мой вежливый посыл его «к такой-то маме» он сначала не отреагировал. Но как будто задумался, сморщив лицо. А потом вдруг радостно закивал:
– Да. Кибенимат. Дай шекель.
– Брысь отсюда! – сказал я ему и жестом показал куда. Но он все кружил надо мной, как пчела. Что же, покой в нашем жестоком мире нужно покупать. И я дал ему шекель.
А сам вернулся к своим размышлениям. Бывало, что в такие минуты я почти дословно собирал рассказ, который потом записывал. В тот раз я обдумывал часть романа о роботах, которые верили в бога и, якобы по его указке решили, завоевать землю. Так, – глупость, еще и не до конца сформированная. Ливень не прекращался, и сырость начала проникать под куртку. Какое-то время я мужественно терпел, а потом вскочил со стула, надеясь согреться хотя бы таким коротким движением. Уходить с поста было никак нельзя, я даже не мог хотя бы на пять минут отступить вглубь помещения. Впрочем, там было не теплее. Если летом многочисленные кондиционеры прекрасно справлялись со своими обязанностями, то зимой наступал жуткий холод. Черт его знает, как проектируют такие здания. Наверное, думают, что в Тель-Авиве никакой зимы и быть не может. Конечно, раз температура не уползает в минус, то какая уж тут зима?
Я всегда старался сидеть, привалившись к стене: терпеть не могу ощущать спиной пустоту. Один психолог мне объяснил, что на самом деле – это страх. Оказывается, наши предки никогда не садились спиной к выходу из пещеры, потому что боялись хищников, которые запросто могли подойти и напасть со спины. Но здесь был только дверной проем, а впереди и позади меня – пустота. Спереди улица, сзади длинный пустой коридор. И я услышал шаги за спиной. Где-то далеко шумели приглушенные голоса, и на их фоне шаги за спиной казались зловещими. Я обернулся.
Он был высок и слишком уж аккуратен. Светлые волосы расчесаны на косой пробор и прилизаны волосок к волоску. Рубашка застегнута на последнюю пуговицу у горла и заправлена в брюки со стрелками. В руке он держал несколько тощих брошюрок, и я заметил, что ногти у него наманикюрены. Возможно, что в любой другой стране такой человек показался бы одним из многих, но не в Израиле. Он выглядел чуждым, и мне стало тревожно. Нет, не подумайте, что я почуял в нем террориста. Террористы такими не бывают.
– Здравствуйте! – ласково произнес он. Именно ласково и никак иначе. Его голос обволакивал как пышное и мягкое облако.
– Здравствуйте! – ответил я сквозь зубы. И весь внутренне подобрался, ожидая чего угодно, даже того, что этот человек окажется представителем Кнессета.
То, что он не из Кнессета, я понял с первых же его слов.
– Я хочу побеседовать с вами… – загадочно начал незнакомец, – об истине…
Ну, конечно, это был всего-навсего миссионер какой-то христианской организации. На редкость прилипчивые типы. Я глянул ему в глаза самым зверским своим взглядом, но ему мой взгляд – что слону дробина. Он уже оседлал своего конька, и понеслось.
– Я расскажу вам про адские муки… тра-та-та… Покайтесь пока не поздно … тра-та-та….
Естественно, что я пропускал все эти тексты мимо ушей. Я даже от него демонстративно отвернулся и уставился на мокрый тротуар. Пока… Не знаю, что же произошло на самом деле, но в какой-то момент вдруг все во мне взбунтовалось. С какой стати я должен выслушивать эти оскорбительные намеки?! А то, что они были оскорбительными, поймет каждый, кто хоть раз сталкивался с любыми верующими. Вот я тут стою, мерзну, каждый день рискую жизнью, чтобы такие, как он, могли безопасно ездить по стране. И, тем не менее, я грешник, место которого в аду. А этот хлыщ, живущий на средства миссии, собирается за мой счет сделать себе еще одну зарубку в списке добрых дел, который он должен представить своему богу в момент смерти.
Когда он заявил, что я провожу свои дни в праздности, я озверел окончательно. Дать ему в морду я не мог, потому что сразу же лишился бы работы, да еще этот подонок мог подать в суд. Поэтому я просто заорал что-то нечленораздельное и изо всех сил стукнул кулаком по столу. От толчка на пол слетели его гнусные книжонки, которые он успел красиво разложить для наглядности. И почти в тот же миг раздался ужасающий грохот, и меня ослепила вспышка света. И тут же по рации понеслось «Пигуа, пицуц, пигуа, пицуц!» (теракт, взрыв) на разные голоса. Лишь минутой позже кто-то спокойным голосом объяснил, что это был лишь сильнейший раскат грома. Но этой минуты хватило, чтобы христианский поганец, до смерти напуганный грохотом, исчез в неизвестном направлении. Кажется, он выскочил под дождь. А еще через десять минут пришел мой сменщик, и меня перевели на другой пост. Наше начальство очень любило перемещать охранников по автостанции.
В том, что раскат грома был принят за теракт, не было ничего странного. Шла интифада, гордо именуемая интифадой Аль-Акса. Для тех, кто не знает, что такое Аль-Акса – объясняю: так палестинские арабы называют Иерусалим. Взрывы гремели по всему Израилю каждый день, а Тахана Мерказит была одним из самых уязвимых участков.
Любой громкий звук пугал людей почти до смерти. Однажды мне пришлось наблюдать панику в автобусе, когда у ребенка в руках лопнул воздушный шарик. Автобус мгновенно остановился и из него как горох посыпались люди. А потом, поняв, в чем дело, оставшиеся пассажиры обрушились на мать неловкого дитяти с укорами, да так ее достали, что она покинула автобус, таща за руку своего непутевого малыша, горькими слезами оплакивающего желтый шарик.
Перевели меня на пост номер один. О нем следует рассказать особо. Вообще, дежурство там считается легким, потому что это не вход, и не выход, а спуск со станции, через который выезжают автобусы. Прямо на выезде стоит одинокая фанерная будка с тремя стенами и сидением внутри, напоминающая скамейку под навесом на автобусной остановке, но рассчитанная на одного человека. Охранника не интересуют автобусы, поэтому будка повернута к ним спиной. Зато открывается широкий вид на улицу. Справа – глухая стена станции, слева низенький заборчик, под которым, уровнем ниже находится еще один въезд – в подвалы. Там постоянно дежурят вооруженные до зубов охранники, с автоматами, пистолетами и гораздо большими полномочиями, нежели у нас.
