Даже начальник Эдвардз заглянул и заказал всем по выпивке.
— Тост, — сказал он, поднимая бутылку с пивом в направлении Эллиота. -
Франклин, не всем предоставляется случай показать, из какого теста они слеплены. Сегодня ты доказал, что способен на многое. Так что за Эллиота — твердую руку!
Все принялись улюлюкать, вопить и хлопать Эллиота по спине. После пятой рюмки чувствительность в его горле исчезла и пить стало легче.
Около четырех хозяйка бара подошла к ним и попросила немного успокоиться, потому что они мешали другим посетителям. В четыре тридцать она их выставила.
Немного поворчав, все стали расходиться по домам.
Они с Тоуи остались, чтобы поесть. Эллиоту нужно было протрезветь,
чтобы иметь возможность сесть за руль.
— Скажи-ка, Тоуи, ты не замечал в последнее время множество кошек?
— Что ты имеешь в виду? — Тоуи складывал на столе из спичек бревенчатую хижину. Он укладывал спички так ровно, что стены строения не выглядели, как сделанные вручную.
— На происшествиях, — сказал Эллиот. Голос его звучал глухо и как будто издалека. — Кошки на каждом пожаре. Черные и белые. И сегодня тоже.
— Да, я видел кошек. Они повсюду. А чего ты ожидал?
— Но там всегда одни и те же кошки, вот что странно, Тоуи. Эти черные кошки как силы порядка или чего-то подобного, всегда крутятся поблизости, когда мы неплохо справляемся. Или как сегодня, когда я вынес ребенка. А эти белые кошки — силы хаоса, всегда появляются на пожарах, с которыми мы не можем справиться.
— Ты говоришь, что это кошки хаоса? — Тоуи так сильно рассмеялся, что на его лбу выступил пот. Когда Эллиот не присоединился к нему, Тоуи постепенно взял себя в руки, потом посмотрел на него оценивающе. — Ты пьян, приятель. Пьян в задницу.
— Но, Тоуи, ты же сам сказал, что видел их сегодня. А помнишь белую кошку, которая так сильно поцарапала Войгта? Она вышла из горящей квартиры…
— Ну и что? Кошки есть везде, — сказал он снова. — И кроме того, я ничего не имею против кошки, желающей подгадить Войгту.
Официантка принесла их гамбургеры.
— Поешь немного, — сказал ему Тоуи, — прежде чем станешь снова нести эту чушь. Или ты собираешься привить мне котофобию, мистер Герой?
К вечеру у Эллиота разыгралось жуткое похмелье, но он обещал Анни позвонить и выслушать ее рассказ об уроках танцев. Он не знал, как рассказать о сегодняшнем происшествии, чтобы не выглядеть хвастающимся, так что промолчал и просто слушал Аннину болтовню об Элизабет Лестерфильд, новом платье для танцев и обо всех этих Барби, которых купил ей Роджер, и как мама сказала, что они с Элизабет пойдут в одну школу.
— А ты не хочешь вернуться в Остин к школе? — спросил Эллиот, прежде чем она смогла остановиться. Затем добавил: — Нет, не стоит отвечать, Анни, девочка моя, я поговорю об этом с твоей мамой.
— Хорошо. Только, папочка…
— Да? — Вспышка надежды почти парализовала его. Может быть, она все-таки хотела вернуться домой.
— Ты не мог бы называть меня «Анна», а не «Анни»?
— Конечно, родная, — выдавил из себя Эллиот. Ему пришлось прокашляться,
прежде чем он мог продолжить. — Как скажешь.
— Тогда Анна, пожалуйста, — сказала она. Каждый звук ее голоса был испытанием для его мужества. — Это звучит более гордо, ты не находишь?
Она вырастет такой же, как Рита, — падкой на вещи, тогда как ей будет необходимо внимание. Он понял это, когда ехал на работу в четверг. Он упустил шанс помириться с Ритой, и из-за этого не мог быть с Анни. Она вырастет, изуродованная куклами Барби. Все это и бесконечные наставления Уоллеров убедят ее в том, что необходимо быть слабой и хорошенькой, а не самодостаточной и сильной.
Эллиот приехал на работу около половины двенадцатого, опоздав сменить Дурхэма, но никто не жаловался. На этой неделе готовил Тоуи. Он сделал свои знаменитые красные бобы с рисом, так что все завтракали вместе. Разговоры были только об Эллиоте и о том, когда он получит награду. Васкез вырезала из газеты статью с фотографией, на которой он склонился над маленькой девочкой, сжимая ее руку. Она даже приклеила эту статью на кусочек картона и заламинировала.
Она предложила ее Эллиоту со словами:
— Для твоего блокнота, Франклин.
Он был тронут и смущен.
— Спасибо. — Он не мог придумать, что еще сказать. Васкез, похоже, это не беспокоило.
— Я смотрю, ты на высоте, а, лейтенант? — сказал Петер-сон с легким налетом сарказма в голосе. — Каково это — быть героем?
Эллиот пожал плечами и уткнулся в бобы. Даже стряпня Тоуи его не привлекала. Ничто не радовало вкус.
— Поговори с нами, — сказал Петерсон. — Скажи нам, каково чувствовать себя героем — спасти ребенка?
Эллиот оглядел сидевших за столом, надеясь на помощь. Все смотрели на него, ожидая его слов. Даже Тоуи. Эллиот прочистил горло.
— Это странно.
— Странно быть героем? — спросил Петерсон. — Да ладно, лейтенант.
Все молчали.
— Она сказала, что слышала, как приближается огонь. Она звала кого-нибудь, но никто не пришел. Я все думаю… — Он прервался и обвел всех глазами, но все молчали. — Я не могу перестать думать, что все могло пойти по-другому. У меня кончался кислород — а что, если бы я повернул назад чуть раньше? Что, если бы огонь добрался до нее, прежде чем я успел надеть новую маску и вернуться?
Лица вокруг стола стали серьезными, и никто не встречался с ним взглядом.
— Я все думаю, — продолжал он, — что мы обречены на поражение. У хаоса больше сил, чем у порядка, — так устроена вселенная. Против нас играют краплеными картами.
Никто не зашевелился и не заговорил. А потом Тоуи сказал:
— Эй, ребята, ешьте. Еда остывает. Или вам не нравится моя стряпня?
Как только возобновилась обычная болтовня, Эллиот выскользнул из столовой. Он пошел в комнату отдыха, сел на койку и уставился на шкафчик. Все ускользало от него. Анни пойдет в школу в Далласе, и Рита скажет, что они не могут вернуться, пока идет учебный год. Они будут иногда приезжать на выходные, если он не будет работать в это время.
Но она скоро все забудет, дети так устроены. Она забудет охоту за окаменелостями в русле ручья, забудет о купаниях в ледяной воде Бартон-Спрингз каждым летним утром. Любовь к бейсболу испарится из ее памяти, как вода с горячего тротуара.
А Рита? Он с трудом узнавал ее.
Кто-то открыл дверь позади него. Эллиот не оборачивался.
— Эй, Франклин! — Это был Войгт. Он вошел и уселся на соседнюю койку,
лицом к Эллиоту. — Эй, ты славный парень, Франклин. Мне не стоило обзывать тебя слизняком в тот раз.
