Черемошники. То же время
— Алё-он! Алё-он! Алё-он!.. — заунывно слышалось с улицы.
— Слышишь? — Сказала баба. — Опять твой жених пришел.
— Ну и что, — сказала Алёнка.
Баба помолчала. Раскатывала тесто на пирожки. Сегодня выходной, к вечеру дети приедут с семьями, угостить надо будет.
— Алё-он! Алё-он!.. — заунывно звал мальчишеский голосок.
— Ну, чего кричит… Выйди к нему, что ли.
— Не пойду, — сказала Аленка; она рисовала фломастерами картинку, сопела, вытягивала язык от старания.
— О-ох, художница… — вздохнула баба.
— Алё-он! Алё-он!.. — глухо ныло за окном.
— Да чтоб ты пропал! — наконец не выдержала баба. — Иди к нему, скажи, что не выйдешь — а то ведь до ночи звать будет.
Алёнка послюнила фломастер, старательно подрисовала зайцу усы и вздохнула:
— Ладно… Сейчас скажу.
Она отставила рисунок, критически оглядела его.
— Ох, художница! — уже сердито сказала баба. — И пальцы все вымазала, и нос… Вон, даже язык синий!
— Ну и что, — сказала Алёнка. Выпрыгнула из-за стола и побежала в комнату, к окошку, выходившему на улицу.
— Ай-яй-яй… — проворчала баба вдогонку. — Хоть бы нос вымыла — жених-то увидит!
— У него у самого сопли висят! — крикнула Алёнка и прилипла носом к стеклу.
За оградкой палисадника, в сугробе, стоял мальчик. Увидев Алёнку, засветился от радости, вытер рукавичкой нос, поправил сползавшую на глаза шапочку.
— Алёнка! — закричал обрадовано. — Выходи!
— Не выйду! — крикнула Алёнка и даже головой помотала — косички так и разлетелись в разные стороны.
— А чего? — обиженно спросил мальчик.
— Не хочу, вот чего!
Он снова шмыгнул носом, вытер его рукавицей.
— Выходи, — сказал почти умоляюще. — Хочешь, на Джульке покатаемся…
Алёнка скосила глаза: Джульки не было видно. Да и вообще на дороге никого не было, только за соседским забором хрипло лаяла здоровенная псина с ласковым прозвищем Малыш.
— Алё-он! — завел своё жених. — Выходи-и!..
Алёнка подумала. Вздохнула. Делать всё равно было нечего.
— Ладно, выйду! — крикнула она и погрозила фиолетовым, выпачканным фломастером пальчиком. Это она показала, чтобы Андрей высморкался. Андрей опять засветился, снял рукавицу и закричал радостно:
— Выходи! Я сейчас! — и побежал куда-то вбок — наверное, запрягать Джульку.
* * *
Джулька был здоровенной беспородной псиной, кудлатой, неопределенно-коричневой масти. Грозный с виду, с тяжёлым, хриплым басовитым лаем, он, бывало, пугал случайных прохожих чуть не до обморока. Пугал — и явно наслаждался этим. Это была его собственная игра: лежать под забором тихо-тихо, прислушиваясь. Пропустит своих, знакомых, пропустит молодого бомжа по прозвищу Рупь-Пятнадцать, который на зиму остался у здешних цыган в работниках. А как услышит чужие, торопливые, не слишком уверенные шаги, тут же морду высунет над хилыми досочками забора, да как рявкнет мощным басом!
Прохожих словно сбивало с ног. Спотыкались, отлетали к противоположной стороне горбатого переулка, а то и падали. И тогда Джулька, не скрываясь, с наслаждением начинал лаять — и словно голос треснутого колокола разносился над переулком: "Бу-ух! Бу-ух!"
Никто из чужих, конечно, не знал, что Джулька совсем не кусался. Честно говоря, ему и лаять-то было лень. Но он знал, как действует на людей его лай, а особенно — если он высовывал над забором жуткую, огромную кудлатую голову.
Катать Андрея он не любил. Но катал, понимая, что такова уж его собачья судьба. А вот Алёнку… Она была легкая, невесомая. Она нежно щекотала его за большим, как у медведя, ухом, — и он летел, грозно порыкивая на встречавшуюся на пути разную собачью мелочь, а Алёнка сзади визжала и то и дело падала с санок в сугроб. Тогда Джулька, пролетев вперёд, останавливался, падал на брюхо, и молча ждал, когда Алёнка выберется из сугроба и снова угнездится в санках.
* * *
Алёнка выбежала в переулок. Перед ней, виновато втянув голову в плечи, в своем кургузом пальтишке, из которого он давно уже вырос, стоял Андрей.
— А Джулька где? — спросила она.
Андрей длинно шмыгнул, втягивая в ноздрю отвисшую соплю и сказал:
— Заболел Джулька.
— Как заболел?
— Ну, так… Лежит и молчит. Я его и хлебом кормил, и сахар дал, — он только отвернулся.
Алёнка строго посмотрела на своего "кавалера". Поправила на нем криво сидевшую вязаную шапочку. Подумала и строго сказала:
— Пойдём посмотрим!
И зашагала вперёд. Андрей плелся сзади, шмыгая носом и как-то по-стариковски покряхтывая.
Джулька — невероятных размеров кудлатый пёс, — лежал в стайке, на старом половике.
— Его сюда папка перевёл, — шёпотом пояснил Андрей. — В будке-то холодно, вот он и перетащил.
Он шмыгнул носом и добавил почему-то:
— Один-то я бы не смог.
— Ты папку сам попросил? — спросила строгим голом Алёнка, поглаживая громадный лоб Джульки.
— Ну. Долго просил. Он даже в меня поленом кинул. Матерился — страсть. А потом пошёл посмотреть. Ну, и видит, — подыхает собака-то. Ну, ему жалко и стало.
— Надо было врача вызвать, — тем же строгим голосом сказала Алёнка. — Он ветеринар называется.
— Вете… ранар? — удивился Андрей.
Подумал, шмыгнул.
— Не. Нас соседи обсмеяли бы. В прошлом году у Хоничевых Кабысдох сам сдох, безо всякого этого ветаранара.
— Ве-те-ри-нар! — строго повторила Алёнка. — Это доктор такой, который наоборот, зверей лечит.
— Ну… Я и говорю… — кивнул Андрей. Ненадолго задумался, наклонив голову набок.
— Вообще-то папка у меня добрый, ты не думай, — зашептал Андрей. — Даром, что дровами кидается. Ну, или выпьет когда, придраться может.
Алёнка оглядела уютную стайку.
— Я ему это… старого сена с чердака притащил. Чтоб мягше было. А сено осталось, ещё когда папка коз держал. Я однажды вечером поссать побежал, — а мимо стайки же. А тут луна. Гляжу — из стайки чёртова морда глядит! Чёрная, рогатая, с бородой! Козёл, значит. Высунулся, и, это — глядит!
Он поёжился, шмыгнул, неумело приспосабливаясь, следом за Алёнкой, поглаживать могучий лоб Джульки, покрытый вялой мокрой шерстью.
— В общем, до сортира я тогда не добежал, — честно добавил он.
— Да ладно тебе про козлов-то… — поморщилась Алёнка.
Наклонилась к Джульке совсем низко, заглянула в слезящиеся глаза. Пёс через силу попытался лизнуть её в руку.
Алёнка склонилась ещё ниже. Андрей подумал — целует она его, что ли? Потом понял, — шепчет что-то на ухо. Андрей молчал, — боялся, что помешает.
