ожил (чем ещё больше озадачил Псину, заставив его вздыбить шерсть на загривке), развернулся и пошёл в дальний угол, за самый плохо освещённый стол (любимое место Кима).
Разместившись на стуле, Претендент (сомнений не было), словно заводная кукла, у которой кончился завод, замер. Он стал новым предметом интерьера, незаметным для посетителей и официанток. Только внимательный глаз бармена видел изменения в тенях, различия от привычной картины его мира. Тед видел пульсацию сферы на периферии своего физического зрения. Все попытки считать «заменитель» Кима приводили в замешательство (как Псину). В сознании всплывало полено, бывшее когда-то деревом, о чём свидетельствовали кольца и кора. И если бы не пульсация сферы, то он готов был согласиться с голосом разума, что зрение его обманывает и за дальним столиком на стуле кто-то сложил одежду, которая причудливым образом напоминает силуэт сидящего за столом человека.
Картинка ожила, когда в «кадре» появился Ким. Кукла начала повторять движения человека, задышала жизнью. Так, сознание обманывает ребёнка, попавшего в кукольный театр. Пока куклы двигаются и действуют как люди — они живые. Ким и манекен опустили капюшоны, что вызвало ощутимую волну эмоций остальных посетителей паба. Голова Претендента походила на оплавленный пластик манекена, случайно спасённого из пожара сердобольным пожарником, по ошибке приявшим его за человека. Оплавленная голова манекена ярко контрастировала с «живыми» шрамами на лице Кима. Только такое сравнение позволяло отличить живое от искусственного, настоящего мальчика от Пиноккио. Вот они снова накинули капюшоны на головы и снова не отличить настоящего от искусственного.
К удивлению Теда, Претендент покинул стены паба самостоятельно. Внутри бармена шевелилось желание потянуться к телефонному справочнику и найти компанию, занимающуюся перевозкой грузов.
— Как эту куклу, оплавленный манекен Вардан продал мне за человека? — Мысли почти материализовались в крик. Но механика работы Бармена была отточена и не давала сбоев.
Доверяя Вардану, Тед принимал, что Претендент похож внешне на человека. Но что за бардак был в его энергоструктурах! Как можно ЭТО назвать ЧЕЛОВЕКОМ!?
Как только дверь паба закрылась, и Ночь (так он себя назвал?) перестал быть предметом раздражения для Теда, он «схватился» за нож. Здравомыслящая часть сознания, наблюдавшая со стороны (за чем ещё нужно держать столько духов-помощников, если не следить за самим собой?) пыталась протолкнуть сквозь стену негодования рекомендацию перегнать эту сырую энергию в ярость, а потом в смех. Но Тед жаждал мести — выплеснуть всё, что в нём накипело (картинка кипящего чайника с танцующей от пара крышкой, прилетела и от Джил) на экстравагантного духа с его носорожьей упёртостью к наставлениям мастера своего дела.
Всё было сделано не так. Как говорили знающие люди — «шито белыми нитками». Что говорило, кричало о вредном характере Вардана, сделавшего всё напоказ, вразрез с советами Теда.
— Зачем тогда было выпытывать из меня долгими вечерами всё о Докторе и моей доработке его «проекта»? — Этот «соус» выливался на начавшего клубиться над любимым стулом духа.
Дух рос и креп на «бульоне» из обиды, злости, растерянности (зачем он так с ним поступает) растворёнными в раздражении, на пороге ярости. Выплёскивая на нематериального Вардана эмоции, выводившие Теда из равновесия, «правильным» было добавить и визуальный ряд. Сыпались картинки, подходящие случаю, из памяти Мастера, Джил, Кима, Старшины (все они имели яркие, заимствованные из кинематографа, картинки, в смысле и уместности которых некогда было разбираться). Удовлетворение получалось так себе. Походило на работу садовника, удабривающего розовый куст субстратом из человеческих экскрементов, — и на вид, и по запаху далеко от цветочного бутона розы.
Вардан стал плотным и вполне материальным (кажется, под тяжестью его тела заскрипел стул?), когда через выставленный Тедом защитный барьер пробилась картинка, посланная в его сознание Варданом: странного вида мужчина в чёрно-белом изображении, с прилизанными, длинными, чёрными волосами, скалился в зловещей улыбке, демонстрируя гипертрофированно большие клыки.
— Это вампир. — Всплыла подсказка из области памяти, занятой воспоминаниями Джил. — Он питается чужой кровью, подчиняет разум жертвы, заставляя её добровольно подставлять шею для смертельного укуса.
— Тебе запрещено находиться в любом состоянии на территории зоопарка в день инициации Претендента. — Прошелестел зловещий отголосок с картинки вампира.
Теду пришлось моргнуть несколько раз, чтобы сбить наваждение в виде торчащих клыков на простодушном лице Вардана. Приведя себя в надлежащую форму и опросив «внешние источники», оставалось констатировать, что дух старого монаха действительно сильно укрепился в материальном мире без обязательной для прошлых визитов каши. Оставалось утвердиться в том, что он прекрасный «садовник», и на этой волне поднятой самооценки, приступить к контакту с вредным духом.
— Если бы это изобрела твоя фантазия, — Вардан с обожанием в горящих глазах перебирал картинки образов, вылитых на него в момент его роста, — то прежний я мог сказать, что в тебя вселились демоны или, посетил странный ангел.
Желая, чтобы кто-нибудь разделил его восторг, Вардан повернул веер из образов, выглядевших как фотографии в его руках, изображением к бармену. Глядя на сумбур и подбирая правильную интерпретацию увиденным образам, Тед начал краснеть от стыда. Понимая, что нужно восполнить потраченную энергию, правильным решением стала возгонка стыда в более жизнеспособные виды энергий. На эту кропотливую работу им была сослана та часть сознания, что потеряла контроль, получала наслаждение от выливания «помоев» за шиворот друга. Сконцентрировавшись на последнем этапе — перегонке ярости в смех, Тед смог по достоинству оценить восторг Вардана (от которого прилетел образ монаха, корпящего над суслом-субстанцией, которая начала бродить, переходя в конечный продукт — пиво (брагу)).
Насладившись образами оплавленных манекенов, внезапно оживших в постапокалиптическом магазине, грубых работах из немого кино, когда человека наряжали в медвежью шкуру, пытаясь заменить настоящего зверя, или надевали на собаку овечью шкуру и пускали в отару, Тед ощутил улыбку на своём лице. В таком состоянии можно было «являть свой лик» общественности. Приличный бармен, в хорошем настроении повернулся к наполняющемуся залу паба. Его улыбка сняла озадаченное выражение с лица Джил, которая с облегчением отправила картинку, как мальчик в порыве гнева душит своего любимого плюшевого мишку, а потом оплакивает утраченное детство (внутри одушевлённого ребёнком друга оказалась обыкновенна вата).
— Насчёт запрета на время инициации — Я серьёзно. — Вардан припрятал насланные на него образы во внутренний карман.
Теду было в облом обсуждать свой проступок и вспоминать, за какие косяки он готов был окунуть в грязь старого духа. А запрет — пускай Вардан считает, что сможет этим его наказать. Ему всё равно, что там задумал старый пройдоха.
— Ты плохо разбираешься в сигналах (интуиция). — Вардан готовился как старый учитель перед классом учеников, которым
