— Разве ты не знаешь?
— Он был актером, — ответил Лео. — От Севера до Северо-Запада, — будто соглашаясь, произнес Лео, глаза его внимательно следили за прыгающим шариком.
— Правильно, — сказал Ларри. — Как поживает мамочка-Надин, Лео?
— Она зовет меня Джо. Для нее я Джо.
— О… — Мурашки поползли у Ларри по спине.
— Теперь плохо.
— Плохо?
— С ними обоими плохо.
— Надин и…
(Гарольдом?)
— Да, с ним.
— Они несчастны?
— Он обманул их. Они считают, что нужны ему.
— Кто он?
— Он.
Слово повисло в неподвижном летнем воздухе.
Тук-тук-тук.
— Они собираются уйти на запад, — сказал Лео.
— Боже, — пробормотал Ларри, похолодев. Старый страх окутал его. Хочет ли он действительно услышать продолжение? Словно он наблюдал, как в кладбищенской тишине медленно открывается склеп, и появляется рука…
«Что бы там ни было, я не хочу слышать об этом, не хочу ничего знать».
— Маме-Надин хочется думать, что это твоя вина, — сказал Лео. — Ей хочется думать, что это ты толкнул ее к Гарольду. Но она просто ждала подходящей причины. Она ждала, пока ты не полюбил маму-Люси очень сильно. Она ждала, пока не убедилась наверняка. Как будто он стер ту часть ее разума, которая отличает хорошее от плохого. Шаг за шагом он стирает эту часть. А когда она полностью исчезнет, Надин станет такой же безумной, как и все остальные его приверженцы, те, что на Западе. Возможно, даже еще безумнее.
— Лео… — прошептал Ларри, и Лео немедленно ответил:
— Она называет меня Джо. Для нее я Джо.
— Мне тоже называть тебя Джо? — с сомнением спросил Ларри.
— Нет. — В голосе мальчика прозвучала оборонительная нотка. — Нет, пожалуйста, не надо.
— Ты скучаешь за своей мамочкой-Надин, Лео?
— Она умерла, — с леденящей кровь простотой ответил он.
— Именно поэтому ты так долго не возвращался домой в тот вечер?
— Да.
— И поэтому ты не хотел разговаривать? — Да.
— Но сейчас же ты говоришь.
— У меня есть ты и мама-Люси, и с вами можно разговаривать.
— Конечно…
— Но не навсегда! — яростно выкрикнул мальчик. — Но не навсегда, пока ты не поговоришь с Франни! Поговори с Франни! Поговори с Франни!
— О Надин?
— Нет!
— О чем? О тебе?
Голос Лео взмыл ввысь, наводя еще больший ужас:
— Это все записано! Ты знаешь! Франни знает! Поговори с Франни!
— Комитет…
— Причем здесь Комитет! Комитет не поможет тебе, он никому не поможет, Комитет уже устарел, он смеется над вашим Комитетом, потому что это старый способ Управления, а он великий знаток старого, это его способ, ты знаешь, Франни знает, если вы поговорите друг с другом, вы сможете…
Лео с силой ударил шарик — ТУК! — и тот взлетел выше его головы, отскочил и откатился в сторону. Ларри с замиранием сердца следил за ним.
— Я упустил шарик, — сказал Лео и побежал подобрать его.
Ларри молча смотрел на мальчика.
«Франни», — подумал он.
Они сидели на краю эстрады, болтая ногами. Вечерело, несколько человек гуляли по парку, некоторые держались за руки. «Детское время, но это также время влюбленных», — бессвязно подумала Франни. Ларри только что закончил рассказывать то, что Лео сообщил ему в состоянии транса. В голове у нее все перемешалось от услышанного.
— Так что ты скажешь? — спросил Ларри.
— Не знаю, что и подумать, — тихо ответила она, — но мне не нравится все происходящее. Сны-видения. Старая женщина, служившая некоторое время гласом Господним, а затем удалившаяся в пустыню. А теперь вот мальчик в роли телепата. Все это так похоже на сказку. Иногда мне кажется, что супергрипп оставил нас в живых, но свел всех с ума.
— Лео сказал, что я обязан поговорить с тобой. Так я и сделал.
Она ничего не ответила.
— Что ж, — сказал Ларри, — если что-нибудь придет тебе в голову…
— Записано… — задумчиво произнесла Франни. — Он был прав, этот ребенок. В этом суть проблемы. Если бы я не была настолько глупа, настолько самонадеянна, чтобы записывать все… о, черт побери!
Ларри удивленно смотрел на нее.
— О чем ты говоришь?
— Это Гарольд, — сказала она, — и я боюсь. Я не рассказывала Стью. Мне было стыдно. Вести дневник было так глупо… и теперь Стью… ему действительно нравится Гарольд… всем в Свободной Зоне нравится Гарольд, включая и тебя. — Она рассмеялась, но в ее голосе звенели слезы. — В конце концов, он был… твоим духовным руководителем на пути сюда, ведь так?
— Что-то я не очень понимаю, — помедлив, ответил Ларри. — Можешь сказать мне, чего ты боишься?
— В этом-то все и дело — я действительно не знаю. — Франни взглянула на него полными слез глазами. — Но мне лучше рассказать тебе все, что могу, Ларри. Я должна поговорить об этом с кем-то. Видит Бог, я больше не могу держать это в себе, а Стью… Стью, возможно, не тот человек, которому следует услышать об этом. По крайней мере, не первому.
— Говори, Фран. Выговорись.
И она рассказала все, начиная с того июньского дня, когда Гарольд подъехал к ее дому в Оганквите на «кадиллаке» Роя Брэннигена. Пока она говорила, последние отблески дня сменились голубыми тенями. Влюбленные стали уходить из парка. Появился тонкий рожок луны. В дальнем конце Каньон-бульвара зажглись газовые фонари. Она рассказала о надписи на крыше сарая и о том, что она спала, пока Гарольд рисковал жизнью, выписывая и ее имя. О встрече со Стью на пути в Вермонт и об ужасной убирайся-от-моей-добычи реакции Гарольда на появление Стюарта. Она рассказала о своем дневнике и об отпечатке пальца в нем. Когда Франни закончила, было уже больше девяти часов. Они долго молчали, и Франни тревожно ждала, когда Ларри прервет тишину. Но он, казалось, был полностью погружен в свои мысли. Наконец он произнес:
— Ты уверена насчет отпечатка? Ты определенно считаешь, что он принадлежит Гарольду?
— Да. Я сразу поняла, что это отпечаток пальца Гарольда.
— А теперь о том сарае с надписью, — сказал Ларри. — Помнишь, в тот вечер, когда я встретил вас, я сказал, что поднимался наверх? И что Гарольд написал свои инициалы на балке?
— Да.
— Там были не только его инициалы. Твои тоже. В сердце. Наподобие того, какое влюбленный пацан вырезает на своей парте.
— Какой кошмар, — глухо произнесла она, вытирая глаза.
— Ты не отвечаешь за поступки Гарольда Лаудера. — Ларри взял ее руку в свои и сжал. — Расскажи мне все.
