Его голос потонул в грохоте, раздавшемся откуда-то из недр замка. Мост завибрировал. Магда увидела облака пыли, вырвавшиеся из окон второго и третьего этажа башни. Глэкен?..
— Я свалял дурака. — Голос отца слабел. — Предал нашу веру и все, что для меня свято — даже собственную дочь, — из-за его лжи. По моей вине погиб человек, которого ты полюбила…
— Все в порядке, папа, — заверила она отца. — Человек, которого я люблю, жив! Он сейчас в замке! И он положит конец этому ужасу раз и навсегда!
Старый профессор попытался улыбнуться.
— По твоим глазам вижу, как ты к нему относишься… Если у вас будет сын…
Снова грохот, еще сильнее предыдущего. На сей раз Магда увидела тучи пыли на всех этажах башни. Чья-то одинокая фигура возвышалась на самом краю крыши. Когда же Магда повернулась к отцу, глаза его уже остекленели и сердце не билось.
— Папа? — Она встряхнула отца. Отказываясь верить в очевидное, девушка с силой стала колотить его по груди и плечам. — Папа, проснись! Проснись!
Она вспомнила, как ненавидела его нынче ночью, как желала ему смерти. А теперь… теперь ей хотелось взять все свои жестокие слова назад, сказать, что она простила его, любит и уважает и что все осталось по-прежнему. Папа не мог покинуть ее, не выслушав!
Глэкен! Глэкен знает, что нужно делать! Девушка подняла глаза и увидела на краю башни вторую фигуру — они стояли друг против друга.
Глэкен промчался два оставшихся до последнего этажа пролета, уклоняясь от падающих камней и перепрыгивая провалы в полу. Оттуда по почти вертикальной лестнице вылез из тьмы на крышу.
В противоположном ее конце на парапете стоял Расалом. В предрассветном затишье плащ неподвижно свисал с его широких плеч. За спиной Расалома открывалась панорама плавающего в дымке перевала Дину, а дальше, с восточной стороны, возвышались горные хребты, уже освещенные солнцем, еще невидимым, но которое должно было вот-вот показаться над горизонтом.
Двинувшись вперед, Глэкен удивился, почему Расалом так спокойно стоит в невыгодной для него позиции. И лишь когда под ногами у него начала проваливаться крыша, он понял! Чисто рефлекторно Глэкен отпрыгнул вправо и сумел ухватиться свободной рукой за парапет. К тому времени, как ему удалось встать на него, подтянувшись, крыша и внутренняя часть башни — перекрытия, лестницы и три этажа целиком — третий, четвертый и пятый — рухнули вниз, сметая на пути остатки второго. От страшного удара башня содрогнулась. Тонны камней образовали огромную кучу внизу, а Глэкен и Расалом остались стоять на краю гигантского полого цилиндра из камня. Это было все, что мог сделать Расалом с башней. Вделанные во внешние стены изображения рукояти лишали его могущества.
Глэкен двинулся к Расалому против часовой стрелки, ожидая, что тот начнет отступать.
Но Расалом не двинулся с места. Вместо этого он заговорил на древнем языке:
— Ну что, варвар, опять мы с тобой сошлись, а?
Глэкен промолчал. Он подстегивал себя, разжигая ярость мыслями о том, что пришлось бы вытерпеть Магде в руках Расалома. Для последнего, решающего удара ему просто необходима неистовая ярость. Он не позволит себе размышлять, слушать, спорить или колебаться. Он должен нанести удар. Однажды он уже дал слабинку, когда пятьсот лет назад пленил Расалома, вместо того чтобы уничтожить. Но теперь он подобной оплошности не допустит. Этому конфликту пришел конец.
— Да ладно тебе, Глэкен, — неожиданно мягким, примирительным тоном произнес Расалом. — Не пора ли закончить эту нашу вечную войну?
— Да! — ответил Глэкен сквозь стиснутые зубы.
Он глянул вниз, на мост, и увидел крошечную фигурку Магды, склонившейся над отцом. Ярость берсерка охватила его, заставляя почти пробежать оставшиеся несколько шагов. Двуручный меч сверкал, готовый снести голову одним ударом.
— Перемирие! — вскрикнул Расалом и, отступая, изменил наконец гордую позу на позу поверженного.
— Никакого перемирия!
— Половина мира! Я предлагаю тебе полмира, Глэкен! Мы можем разделить его прямо сейчас, и ты соберешь на своей половине всех тех, кто тебе нужен! А другая половина будет моей!
Глэкен остановился, затем снова поднял клинок.
— Нет! Никаких полумер на сей раз!
Тогда Расалом ударил по самому больному месту врага.
— Убив меня, ты подпишешь свой собственный приговор!
— Где это сказано? — Решимость не помогла Глэкену сразу преодолеть вновь закравшееся в душу сомнение.
— Да это и так очевидно! Ты существуешь только как противовес мне. Убери меня — и твоя жизнь потеряет всякий смысл! Убив меня, ты убьешь и себя!
Так оно и есть. Глэкен боялся этого момента с той самой минуты, когда понял той ночью в Тавире, что Расалом вырвался из темницы. И все же где-то в глубине души теплилась надежда, что уничтожение Расалома не повлечет за собой смерть его самого. Не станет для него актом самоубийства.
Но надежда очень слабая. Он это хорошо понимал. Одно из двух: либо он нанесет удар и покончит с этим, либо согласится на перемирие.
А почему бы и нет? Почему не пойти на перемирие? Временный мир лучше, чем смерть. По крайней мере, он останется жив… и с ним будет Магда.
Расалом как будто читал его мысли.
— Тебе, кажется, нравится эта девушка, — произнес он, кинув взгляд на мост. — Ты сможешь оставить ее себе. И тебе не придется ее терять. Она такое милое храброе насекомое, верно?
— Значит, вот что мы все для тебя? Насекомые?
— Мы? Ты что, настолько романтик, что считаешь себя одним из них? Но мы непостижимы для этих насекомых, возвышаемся над ними — почти что как боги! Мы могли бы объединиться с тобой и действовать сообща, вместо того чтобы враждовать!
— Я никогда не отделял себя от них! Пытался жить как обычный человек.
— Но ты не обычный человек и никогда не сможешь жить как они! Они умирают, а ты продолжаешь жить! Ты не можешь быть одним из них! И не пытайся! Будь тем, кто ты есть, — высшим существом! Присоединяйся ко мне, и мы будем править ими! А убьешь меня — и мы оба умрем!
Глэкен заколебался. У него нет ни минуты на размышления. С Расаломом надо покончить. Раз и навсегда. Но так не хотелось умирать. Особенно сейчас, когда он только что обрел Магду. Сама мысль о разлуке с ней была невыносима. Хотелось быть с ней подольше.
Магда… Глэкен не решился посмотреть вниз, но чувствовал, что в этот момент она смотрит на него. Огромная тяжесть сдавила грудь. Только что она рисковала буквально всем, чтобы удержать Расалома в замке, ради него, Глэкена. Может ли он не оправдать ее доверия и быть потом достойным ее? Он вспомнил ее сияющие глаза, когда она протянула ему рукоять: «Я знала, что ты придешь».
