Кто-то, кто-то черный, смотрит на нее снизу вверх яркими, изучающими глазками. Это ворон, ворон из стихотворения Эдгара По пришел к ней в гости.
— Господи, меня глючит, — бормочет Тэнзи, пробегая пальцами по жидким волосам.
— Господи! — повторяет ворон с коврика. Потом добавляет:
— Горг!
Если б Тэнзи спросили, она бы сказала, что не испытывала никакого страха (спасибо наркотикам и бренди), но это не так, потому что она вскрикивает и отступает на шаг.
Ворон быстренько перепрыгивает через порог на вылинявший лиловый ковер, по-прежнему глядя на Тэнзи яркими глазками. На перьях сверкает каплями сконденсировавшийся туман. Он прыгает в глубь комнаты, останавливается, отряхивается. Оглядывается, как бы спрашивая: «Как я выгляжу, дорогая?»
— Уходи, — говорит Тэнзи. — Я не знаю, кто ты, существуешь ли на самом деле, но…
— Горг! — настаивает ворон, потом распрямляет крылья и начинает летать по гостиной трейлера — кусочек ночной тьмы.
Тэнзи вскрикивает, закрывает лицо руками, но Горг к ней не приближается. Садится на стол, рядом с бутылкой.
Тэнзи думает: «Он просто заблудился в тумане. Возможно, он бешеный, или у него орнитоз, который разносят птицы. Надо пойти на кухню и принести швабру. Выгнать до того, как он тут все засрет…»
Но кухня слишком далеко. В ее состоянии — за сотню миль от Френч-Лэндинга, где-нибудь в районе Колорадо-Спрингс. И возможно, ворона нет вовсе. Мысли об этом чертовом стихотворении вызвали галлюцинации, вот и все… стихотворение и потеря дочери.
Впервые боль пробивается сквозь туман, и Тэнзи передергивает: боль обжигает огнем. Она вспоминает маленькие ручки, которые иногда обнимали ее за шею. Крики в ночи, которые будили ее. Запах детского тельца после ванны.
— Ее звали Ирма! — кричит она галлюцинации, устроившейся около бутылки. — Ирма — не гребаная Линор, что за глупое имя — Линор. Давай поглядим, сможешь ты сказать «Ирма»?
— Ирма! — покорно каркает ворон, изумляя Тэнзи до глубины души. И глаза, поблескивающие глаза словно втягивают ее в себя, как глаза древнего моряка из другого стихотворения, которое ей задали выучить, но она так и не выучила. — Ирма-Ирма-Ирма-Ирма…
— Прекрати! — не хочет она слушать галлюцинацию. Совершенно не хочет. Имя ее дочери срывается с клюва, словно вымаранное в грязи. Она хочет закрыть уши руками, но не может их поднять. Слишком тяжелые. Ее руки прилепились к плите и холодильнику (который дышит на ладан) в Колорадо-Спрингс.
Она может только смотреть в эти черные глаза.
И ворон смотрит на нее, шевелит крыльями. Они трутся о тело с неприятным скрипом, и Тэнзи думает: «О, вещун! Молю — хоть слово! Птица ужаса ночного!»
В груди у нее холодеет.
— Что ты знаешь? Чего ты пришел?
— Знаю! — каркает Горг, клюв опускается и поднимается, опускается и поднимается. — Иди!
Он ей подмигивает? Святой Боже, он ей подмигивает?
— Кто ее убил? — шепчет Тэнзи Френо. — Кто убил мою девочку?
Глаза Горга не отрываются от нее, превращают в жука или булавку. Медленно, как во сне (но это действительно происходит, на каком-то уровне сознания она это знает), Тэнзи подходит к столу. Ворон наблюдает за ней, притягивает ее к себе. «Там, где ночь царит всегда, — думает она. — Там, где всегда царит гребаная ночь».
— Кто? Скажи мне, что ты знаешь?
Ворон смотрит на нее блестящими черными глазами. Клюв открывается и закрывается, показывая красное внутри.
— Тэнзи! — каркает Горг. — Подойди!
Пол уходит из-под ног, она падает на колени, до крови прикусывает язык. Алые капли пачкают футболку с буквами «У» и «В» на груди. Теперь ее лицо на одном уровне с головой Горга.
Она видит, как одно крыло скользит вверх-вниз по бутылке, словно лаская ее. От Горга пахнет пылью и тысячами дохлых мух. Его глаза — черные иллюминаторы, смотрящие в другой мир. В ад, возможно. Или Шеол. Как кому нравится.
— Кто? — шепчет Тэнзи.
Горг вытягивает шею, пока клюв не достает до ее уха. Начинает шептать, и вскоре Тэнзи Френо уже кивает, жадно ловя его слова. Свет разума уходит из ее глаз. Когда он вернется? О, я думаю, мы все знаем ответ на этот вопрос.
Никогда, не так ли?
Без четверти семь вечера. Френч-Лэндинг затянут туманом, но спокоен, хотя у многих его жителей нелегко на сердце. Спокойствие долго не продлится. Однажды начавшись, соскальзывание надолго не останавливается.
В «Центре Макстона» Шустрик не спешит уходить домой, и его решение продлить рабочий день не вызывает удивления, если учесть неспешный, а потому действительно возбуждающий минет, который делает ему Ребекка Вайлес, пока он, раздвинув ноги, сидит в кресле своего кабинета.
В актовом зале старики зачарованы Джулией Эндрюс в «Звуках музыки». Элис Уитерс плачет от радости: «Звуки музыки» — ее любимый фильм. «Поющие под дождем» — на втором месте, но фаворита этой картине не достать. Из пациентов «Макстона», способных передвигаться самостоятельно, нет только Берни. Тот крепко спит. Дух, который контролирует его, точнее, демон имеет виды на Френч-Лэндинг и в последние недели загонял старика в хвост и гриву (Берни не жаловался, наоборот, помогал в меру своих сил).
На Норвэй-Вэлли-роуд Джек Сойер, сидящий за рулем «доджа», как раз сворачивает на подъездную дорожку к дому Генри Лайдена. В Норвэй-Вэлли туман не такой густой, но все равно фары пикапа окружены мерцающим ореолом. В этот вечер он рассчитывает продолжить чтение главы 7 («Дорожка призрака») «Холодного дома» и, возможно, дойти до конца главы 8 («Как покрывают множество грехов»). Но до Диккенса он обещал послушать песню, которую Висконсинская крыса намерен поставить на первую строку своего рейтинга «Верни мне мою собаку» в исполнении «Слоббербоун».
— Каждые пять или около того лет рок-н-ролл рождает очередную великую песню, — сказал ему Генри по телефону, и Джек, конечно же, уловил в его голосе интонации Висконсинской крысы.
— Я тебе верю, — покорно соглашается Джек. По его разумению, великая рок-н-ролльная песня — «Уклончивая Сью» в исполнении Дион.
В доме 16 по Робин-Руд-лейн (аккуратном, уютном домике) Фред Маршалл, надев зеленые резиновые перчатки, моет пол. Бейсболка Тайлера по-прежнему у него на голове.
Он плачет.
В трейлерном парке «Холидей» ворон Горг заливает ядом уши Тэнзи Френо.
В крепком кирпичном доме на Герман-стрит Дейл Гилбертсон, который живет в нем вместе с прекрасной женой Сарой и не менее прекрасным сыном Дэвидом, готовится к отъезду в полицейский участок. Движения его чуть замедленны: две порции тушеной курицы и большой кусок пирога на десерт делают свое дело. Телефонный звонок его в принципе не удивляет. Предчувствие-то у него было. Звонит Дебби Андерсон, и уже первого слова достаточно, чтобы он понял: что-то случилось.
