— Я обязательно найду. Какое-то время это будет опасный мир, но не такой опасный, как прежде. Джордан, мне нужно тебя кое о чем спросить.
— Хорошо.
— Если я найду Джонни и выяснится, что худшее, случившееся с ним, — это телефонный звонок на пункте превращения у въезда в Кашвак, как мне поступить?
Джордан вытаращился на него.
— Откуда мне знать? Господи, Клай! Я хочу сказать… Господи!
— Ты знал, что они перезагружаются, — напомнил Клай.
— Это была догадка!
Клай понимал, что это была не просто догадка. Нечто гораздо большее, чем догадка. Понимал он и другое: Джордан вымотался донельзя и в ужасе. Он опустился перед мальчиком на одно колено, взял его за руку.
— Не бойся. Хуже, чем теперь, ему уже не станет. Видит Бог, не станет.
— Клай, я… — Джордан посмотрел на Тома. — Люди — не компьютеры. Том! Скажи ему!
— Но компьютеры, как люди, не так ли? — ответил Том. — Потому что мы создаем то, что знаем. Ты знал о перезагрузке, и ты знал о черве. Поэтому скажи ему, что думаешь. Скорее всего сына он все равно не найдет. А если найдет… — Том пожал плечами. — Как он и сказал. Насколько ему может стать хуже?
Джордан задумался, кусая нижнюю губу. Выглядел он ужасно уставшим, рубашку пятнала кровь.
— Вы идете? — позвал из салона Дэн.
— Еще минутку, — ответил Том, а потом добавил, мягче: — Джордан?
Джордан еще несколько мгновений молчал. Наконец посмотрел на Клая:
— Вам потребуется еще один сотовый телефон. И придется отвезти его в то место, где есть сигнал…
Клай стоял посреди шоссе 160, на том месте, куда бы в солнечный день отбрасывал тень рекламный щит, и наблюдал за задними огнями, пока они не скрылись из виду. Он не мог отделаться от мысли, что больше никогда не увидит ни Тома, ни Джордана («Розы увядают», — шепнул ему внутренний голос), но он подавил эту мысль, не позволил ей развиться в предчувствие. В конце концов они встречались дважды, а Бог, как известно, любит троицу.
Проходящий мобилоид наткнулся на него. Мужчина с запекшейся на половине лица кровью, первый раненый беженец, покинувший территорию ЭКСПО северных округов, которого он увидел. И ему предстояло увидеть еще многих, если бы он не сумел обгонять их на шаг, вот почему он и двинулся по шоссе 160 на юг. У него не было оснований думать, что его сын ушел на юг, но он надеялся, что какая-то толика разума Джонни, прежнего разума, подскажет ему, что его дом находится в том направлении. И Клай по крайней мере знал, что он встретит, шагая в этом направлении.
В полумиле к югу от боковой дороги он встретил еще одного мобилоида, на этот раз женщину, которая раз за разом взад-вперед быстро пересекала шоссе, напоминая капитана, вышагивающего на мостике своего корабля. Она столь пристально посмотрела на Клая, что тот поднял руки, готовый отразить внезапную атаку.
Но она не собиралась нападать на него.
— Кто уп-па? — спросила она, а в голове совершенно отчетливо прозвучало: Кто упал? Папа, кто упал?
— Я не знаю, — ответил он, проходя мимо. — Я не видел.
— Где се? — спросила она, еще ускорив шаг, а в его голове прозвучало: Где я сейчас? Они не попытался ответить, но подумал о вопросах феи Темной: Кто ты? Кто я?
Клай прибавил скорости, но расстояние между ним и вышагивающей поперек шоссе женщиной увеличивалось недостаточно быстро, потому что она успела задать вопрос, от которого у него внутри все похолодело: «Кто Фе-Те?»
Потому что в голове этот вопрос прозвучал предельно четко и ясно: Кто такая фея Темная?
В первом доме, в который он вломился, оружия не нашлось, зато он обнаружил фонарь с длинной ручкой и направлял его на каждого встреченного, плетущегося по дороге мобилоида, всегда задавая один вопрос, стараясь одновременно посылать его и мысленно, как проекционный фонарь посылает изображение слайда на экран: «Вы не видели мальчика?» Ответов он не получал и лишь изредка слышал в голове тающие обрывки мысли.
Рядом со вторым домом на подъездной дорожке стоял новенький «додж рэм», но Клай не решился его взять. Если Джонни был на этой дороге, он шел пешком. А если бы Клай ехал, то мог не заметить мальчика, даже если бы ехал медленно. В кладовой он нашел банку консервированной ветчины «Дейзи», прилагаемым ключом открутил крышку и, жуя на ходу, вернулся на шоссе. Уже собрался выбросить банку с остатками ветчины в кусты, когда увидел пожилого мобилоида, стоящего у почтового ящика, наблюдающего за ним грустным и голодным взглядом. Клай протянул банку, и мобилоид ее взял. Потом, четко произнося каждое слово, пытаясь нарисовать в голове портрет Джонни, Клай спросил:
— Вы видели мальчика?
Старик пожевал ветчину. Проглотил. Вроде бы задумался. Сказал:
— Хочел бы.
— Хотел бы, — кивнул Клай. — Ясно. Благодарю, — и пошел дальше.
В третьем доме, расположенном на милю южнее, он нашел в подвале «винчестер 30 — 30» и три коробки патронов. На кухне обнаружил мобильник, подсоединенный к зарядному устройству. Зарядное устройство, естественно, не работало, но когда он нажал кнопку включения мобильника, тот пикнул, а экран тут же засветился. Из черточек мощности радиосигнала на дисплее появилась только одна, и Клая это не удивило. Пункт превращения норми в мобилоидов располагался на самой границе зоны приема.
Он двинулся к двери с заряженным карабином в одной руке, фонарем в другой, и мобильником, зацепленным за пояс, когда его сокрушила усталость. Клая повело в сторону, словно ударило обернутым чем-то мягким молотком. Он хотел идти дальше, но здравый смысл, который еще оставался в его затуманенном усталостью мозгу, говорил ему, что сейчас он должен поспать, и, пожалуй, эта идея не была лишена здравого смысла. Если Джонни успел уйти с поляны и шел по дороге, в это время он скорее всего тоже спал.
— Переходи на дневную смену, Клайтон, — пробормотал он. — Тебе не найти то, что ты ищешь, ночью, при свете фонарика.
Дом был небольшим, он предположил, что обитала здесь пожилая пара, судя по фотографиям в гостиной и спальне и поручням в ванной. Кровать он нашел аккуратно застеленной. Лег на покрывало, не раздеваясь, снял только обувь. И как только лег, усталость просто придавила его к кровати. Никто и ничто не заставило бы его подняться. В спальне стоял запах сухих духов, как он решил, запах старой женщины. Бабушкин запах. И запах этот казался ему таким же усталым, как и он сам. В тишине этой спальни мясорубка на территории ЭКСПО казалась далекой и нереальной, как идея комикса, который он так и не нарисовал. Слишком утомительное занятие. Оставайся лучше с «Темным странником», могла бы сказать Шарон, его прежняя, нежная Шарон. Оставайся со своими ковбоями апокалипсиса.
