Август кивнул. Он не был таким дураком, чтобы отказываться от щедрости богачей. В его глазах Анжелина и Рубен были сказочно богаты. Он научился брать от жизни те крохи, которые ему перепадали, с притворным смирением. Но в душе он по-прежнему ненавидел эти подачки, по-прежнему жаждал свободы, которая позволит ему швырнуть все это назад в чье-то лицо.
Они бросили якорь недалеко от небольшого пирса севернее Форта Святой Клары и добрались до берега в шлюпке, оставив все оборудование на борту. Гавань по какой-то странной причине обезлюдела, словно шторм лишил всех воли и никто не смог устоять перед искушением не пойти сегодня на работу. В утреннем воздухе чувствовалось напряжение, которого не было, когда они выходили в море, некая атмосфера смутной встревоженности, которая не была делом рук одного лишь урагана.
«Пежо» ждал их там, где они его оставили. Буря повсюду наделала огромных луж. На пути к дому Мамы Вижины они видели новые следы разрушения по обе стороны дороги. Ветер пронесся по острову, вырывая с корнем деревья, опрокидывая заборы, выхватывая курил из курятников и птиц из гнезд, перетирая, перемалывая, колотя и круша без стыда и жалости. Улицы были завалены всякой всячиной, которая пролетела по воздуху не одну милю, прежде чем приземлиться здесь: покореженные горшки и кастрюли, разбитые бутылки из тыкв-горлянок, кокосовые орехи, лопаты, свечи, сломанное распятие. Окна во многих домах не выдержали чудовищного напора ветра и лопнули, разбросав осколки стекла во все стороны. Рубен подумал о Хуперах, об их разгромленном магазине. Они свой ураган пережили заранее. «Интересно, что с ними сталось?», – спросил он себя.
Мама Вижина ждала их. Кто-то видел, как «Фаншетта»возвращалась в гавань, и сообщил ей об этом. Электричество было отключено, телефоны не работали, но Порт-о-Пренс продолжал функционировать на свой манер, по другим правилам. Для того чтобы люди здесь узнавали о последних известиях, им не были нужны ни телефоны, ни газеты. Если вы хотели знать, что действительно происходит в городе, вы не настраивали радио, вы слушали лесной телеграф.
Они поели немного, изображая аппетит, которого не испытывали. Кто-то заговорил о любви в гладких, уклончивых выражениях: любви к mysteres,любви к океану, любви к смерти. Сидя на своих стульях, они вдыхали запах китайской розы и олеандра, миндаля и бугенвилии, темные запахи, неустойчивые и неповторимые, воскресшие после шторма. Поговорили ни о чем. Мама Вижина посматривала на мальчика, понимая, что ему почти не на что надеяться. Кто-то другой заговорил об одиночестве. Слышался стук ложек о тарелки, ярко посверкивали ножи, пахло возрождением. На улице снаружи мужчины и женщины аккуратно складывали вместе разбросанные кубики своих жизней, как делали это много раз в прошлом. Поговаривали о покаянии и воздаянии за грехи.
Расследование убийства Макандала не продвинулось ни на шаг. Полиция установила его личность, это был мужчина тридцати четырех лет по имени Отар Ле Савёр, недавно перебравшийся в Порт-о-Пренс их Ле-Ке, служащий министерства культуры, без криминального прошлого. Он оставил после себя женщину – femme caille -в Порт-о-Пренсе, от которой имел трех детей, и еще одну – femme placee -в Каррефуре. Его убийцу разыскивали. Улик не было.
Когда ее подруги ушли, – те самые женщины, которые говорили о любви и одиночестве, – Мама Вижина села с Рубеном и Анжелиной в тесный кружок и рассказала им тревожную новость. Политическая ситуация была напряженной и ухудшалась день ото дня, ходили слухи о разгоне политической оппозиции, о комендантском часе, о потоках крови на улицах. Давно обещанные выборы откладывались, людей призывали объединиться в своей преданности к их вождю и защитнику, президенту Цицерону, подстрекатели к неповиновению будут расстреливаться на месте. Слухи переполняли город, прошлой ночью на стенах появились граффити, страх накрыл столицу, словно рука в перчатке. Любовь и одиночество. Единственный выход.
Вскоре после завтрака Август исчез. Сэм остался в доме, встревожено мяуча, отказываясь от пищи. Вошла Локади в ярком платье с цветочным узором и забрала его, царапающегося, не понимающего, что происходит. Анжелина дала ей шляпу Линдстрема, которую она захватила с собой с «Фаншетты»,чтобы девушка положила ее рядом с котом, но Локади отказалась ее брать, заявив, что шляпа не принесет ему утешения, что коты, в конце концов, не собаки.
После этого они поднялись наверх и легли спать. Анжелина долго лежала с открытыми глазами, глядя на свет, просачивавшийся через голубые ставни. Свет чертил на полу фигуры, которые лениво передвигались. Стоило ей закрыть глаза, как комната тут же начинала раскачиваться взад-вперед и с боку на бок, принуждая ее снова открывать их, чтобы найти взглядом что-нибудь твердое и неподвижное. Когда сон наконец овладел ею, ее сны были наполнены запахом тертой ванили и горько-сладким вкусом французского шоколада.
Было далеко за полдень, когда она проснулась. Комната была погружена в полумрак, но вся испещрена крошечными точками света. Солнце оставляло размытые золотистые пятна на голых досках пола, мягкие и вместе с тем ослепительно яркие, как масло, тающее в горячей кастрюльке. Ее разбудил какой-то звук, и долгое мгновение она чувствовала удушающий страх, сдавивший ей сердце и горло.
В ногах кровати стояла тень, замершая, неподвижная. Вздрогнув, она узнала в ней Рубена. Он стоял и молча смотрел на нее. Длинная стрела солнечного света косо падала ему на грудь. Он был совершенно неподвижен. И с каждым мгновением, по мере того как ее глаза обретали свою привычную зоркость, он становился меньше тенью и больше человеком из плоти и крови.
– Я не мог уснуть, – произнес он наконец. – Кровать все время ездила подо мной, все вокруг качалось.
– Я знаю, – ответила она томным со сна голосом.
– Ты спала, – сказал он ей. – Я смотрел на тебя.
– Как долго?
– Не знаю. – Он помолчал. – Долго.
На улице снаружи дома женский голос затянул песню о любви, тягучую и мучительную. До наступления ночи будет объявлен комендантский час, танки прогрохочут мимо, песня умолкнет.
– Мне снился отец, – сказала она.
– Это была правда? – спросил он. – То, что ты рассказала мне раньше про... – Он не смог закончить предложение. Сама мысль вызывала в нем ужас и отвращение.
Она не ответила. Правда или неправда, но ей снились руки, пахнувшие ванилью, снилась стариковская борода, тершаяся о ее щеку.
Рубен подошел ближе и сел на край кровати. Она сняла с себя всю одежду, она лежала нагая под тонкой простыней, ее наполняли остатки беспокойного сна. Все смущение и неловкость упали с них, ураган разметал барьеры, отделявшие их друг от друга, они уже умерли однажды, сейчас они проходили через воскрешение. Или еще одну смерть.
