Боль пронзила Джеку почки, и он рухнул на колени.
— Думай, как ты разговариваешь с Преподобным Гарднером, сопляк, — произнес Сонни. — Любой из нас в состоянии защитить его.
— Господь воздаст за твою любовь и преданность, Сонни, — важно провозгласил Гарднер. И снова переключил внимание на Джека.
— Поднимайся, сынок.
Джек попытался подняться, придерживаясь за край великолепного стола из цветного дерева.
— Как твое настоящее имя?
— Джек Паркер.
Он увидел, что Гарднер незаметно кивнул, и попытался увернуться, но было уже поздно. Новая волна боли охватила почки. Он застонал и снова рухнул вниз, раскровив лоб об угол стола Гарднера.
— Откуда ты, дерзкий обманщик, наглый сын дьявола?
— Пенсильвания.
Боль медленно растекалась по верхней части бедра. Он скорчился на великолепном персидском белом ковре, прижав колени к груди.
— Поднимите его.
Сонни и Гек выполнили приказ.
Гарднер засунул руку в карман белого пиджака и достал зажигалку фирмы «Зиппо». Он нажал на колесико, вырвалось пламя. Затем очень медленно поднес огонь к лицу Джека. Девять дюймов. Джек ощутил сладковато-едкий запах газа. Шесть дюймов. Теперь он почувствовал тепло. Три дюйма. «Еще один дюйм, а может быть и полдюйма — и неприятные ощущения превратятся в боль». В сумасшедших глазах Гарднера запрыгали искорки удовольствия. Его губы дрожали от попытки скрыть улыбку.
— Ха, — дыхание Гека было разгоряченным, от него несло прогнившим перцем. — Сделай это!
— Откуда я тебя знаю?
— Я никогда раньше не видел вас, — прошептал Джек.
Огонь придвинулся ближе. Глаза Джека начали слезиться, он почувствовал, как огонь опалил его кожу. Он попытался откинуть голову назад, но Сонни Сингер подтолкнул ее вперед.
— Где я встречал тебя? — проскрипел Гарднер.
Огонь зажигалки танцевал, каждая искра была копией другой.
— Последний шанс!
«Скажи ему, ради Бога, скажи!»
— Если мы когда-либо и встречались, то я не помню этого, — прохрипел Джек. — Возможно, в Калифорнии…
Зажигалка щелкнула, Джек вздохнул с облегчением.
— Отведите его обратно, — приказал Гарднер.
Они подтолкнули Джека к двери.
— Это не поможет тебе, ты знаешь, — сказал Гарднер. Он отвернулся, и теперь показалось, что он медитирует на изображение Христа, ступающего по воде.
— Я выбью из тебя ответ. Если не сегодня, так завтра. А если не завтра, так послезавтра. Почему бы тебе самому не облегчить свою участь, Джек!
Джек ничего не ответил. Через секунду он почувствовал, как ему заломили руку за спину. Он вскрикнул от боли.
— Расскажи ему! — прошептал Сонни.
И какая-то часть Джека захотела сделать это. Не потому, что ему было больно, а потому…
— …потому что покаяние полезно для души.
Он помнил грязный королевский двор, он помнил этого самого человека, только в другой одежде, спрашивающего, кто он такой, вспомнил свои мысли: «Я расскажу тебе все, что ты хочешь знать, если ты только перестанешь пронзать меня своими бесноватыми глазами, будь уверен, потому что я всего-навсего ребенок, именно так и поступают дети, они рассказывают, они все рассказывают…».
Затем он вспомнил голос своей матери, этот грудной голос, спрашивающий его, уж не собирается ли он сдаться этому типу.
— Я не могу рассказать тебе того, чего не знаю, — ответил он.
Губы Гарднера скривились.
— Отведите его обратно в его комнату.
3
— Еще одна неделя в Солнечном Доме прошла, и можно сказать: «Аминь!», дорогие братья и сестры!
Просто еще одна томительно длинная неделя.
Джек задержался на кухне, в то время, как другие приносили свои тарелки после завтрака и уходили. Он прекрасно осознавал, что его могли избить за это… но теперь это соображение казалось недостойным внимания. Всего тремя часами раньше Солнечный Гарднер чуть не сжег ему губы. Ненависть. Слепая ненависть. Он увидел это в сумасшедших глазах мужчины, понял по биению сердца этого ненормального. После подобного испытания, перспектива быть избитым не казалась такой уж страшной.
Форма повара Рудольфа была такой же серой, как и низкое ноябрьское лето. Когда Джек тихонько окликнул его по имени, Рудольф взглянул на него налитыми кровью глазами. От него сильно разило дешевым виски.
— Тебе бы лучше убраться отсюда, новичок. Они усиленно следят за тобой.
«Скажи мне то, чего не знаю я».
Джек нервно оглянулся на допотопную посудомоечную машину, которая кряхтела, вздыхала и позвякивала, обдавая паром из своей драконьей пасти мальчиков, подходивших к ней. Казалось, что они не смотрят на Джека и Рудольфа, но Джек знал, что «казалось» — очень ненадежное слово. Кто-нибудь да донесет. Конечно. В Солнечном Доме они забирают у тебя все, и доносы заменяют то, чего они тебя лишили.
— Мне необходимо выбраться отсюда, — сказал Джек. — Мне и моему большому другу. Сколько ты возьмешь за то, чтобы посмотреть в другую сторону, пока мы проскользнем в черный ход?
— Больше, чем ты сможешь заплатать мне, даже если ты сможешь добраться до тех сокровищ, которые они забрали у тебя, когда ты попал сюда, приятель, — ответил Рудольф.
Смысл его слов был жестоким, но в его взгляде проскальзывало сочувствие.
«Да, конечно, все пропало, все. Медиатор, серебряный доллар, большой обломок мрамора, шесть долларов… все пропало. Запечатано в конверте и спрятано где-то, возможно, что в кабинете Гарднера внизу. Но…»
— Послушай, я дам тебе долговую расписку.
Рудольф усмехнулся.
— Долговая расписка от того, кто находится в этом логове воров и наркоманов, это просто смешно, — сказал он. — Можешь подтереть ею свою задницу, дуралей.
Джек обратил всю свою новую волну сил, которая появилась в нем, на Рудольфа. Он умел прятать ее, эту новую силу, до определенного момента, по крайней мере, но сейчас он позволил проявиться ей во всей своей красе, и увидел, что Рудольф отступил перед ней, его лицо мгновенно стало встревоженным и растерянным.
— Моя долговая расписка — надежная вещь, и ты знаешь это, — медленно и с ударением на каждый слог произнес Джек. — Дай мне свой адрес, и я перешлю тебе чек. Сколько? Ферд Янклофф говорил, что за два бакса ты отправил письмо кое-кому. Достаточно ли будет десяти долларов, чтобы ты посмотрел в сторону, пока мы совершаем прогулку?
— Ни за десять, ни за двадцать, ни даже за сто, — медленно ответил Рудольф.
Теперь он смотрел на Джека с печалью, и этот взгляд поразил его до глубины души. Именно этот взгляд, как ничто другое, может быть даже больше, рассказал ему о том, как сильно они с Вулфом влипли.
