Он прищелкнул языком, и твари сгрудились вокруг него. Теперь они нашли применение своим отросткам и щупальцам.
— Предупреждаю, — сказал Коммивояжер, — если попытаешься тронуть меня, они очень огорчатся.
Пока он говорил, Иммаколата успела вызвать Каргу из самой холодной части Небесного Свода. Теперь сестра беспокойной тенью парила над плечом инкантатрикс.
— Оставь его, — услышал Шедуэлл ее шепот над ухом Иммаколаты.
Он ни на секунду не допускал, что та последует совету сестры, однако инкантатрикс согласилась. Она плюнула ему под ноги и развернулась, чтобы уйти. Шедуэлл не мог поверить, что так легко победил. Должно быть, горе и унижения деморализовали Иммаколату сильнее, чем он смел надеяться. Демонстрация силы завершилась, не успев толком начаться.
Один из ублюдков, стоявший рядом с ним, издал идущий из глубины его существа вой разочарования. Шедуэлл оторвал взгляд от сестер, посмотрел на монстра и приказал ему молчать. Это оказалось судьбоносным: в тот же миг сестра-призрак набросилась на него, широко разинув пасть. Зубы ее вдруг сделались громадными, способными вырвать и растерзать его лживое сердце.
Иммаколата обернулась в дверях, от нее полыхнуло менструумом.
Шедуэлл хотел призвать на помощь тварей, но не успел он крикнуть, как Карга уже добралась до него. Она швырнула его о стену, вцепившись когтями в грудь, и он задохнулся.
Ублюдки не собирались стоять и смотреть, как убивают их благодетеля. Они набросились на Каргу раньше, чем она успела разодрать когтями его пиджак, и с воплями оттащили ее от хозяина. Она была повитухой, она принимала этих тварей, встречала их на пороге мира безумия и темноты. Может быть, именно поэтому они не имели к ней снисхождения. Ублюдки разодрали Каргу на куски, не останавливаясь и ни слова не говоря.
— Останови их! — закричала Иммаколата.
Коммивояжер осматривал порванный Каргой пиджак. Еще миг, и когти вцепились бы ему в сердце.
— Отзови их, Шедуэлл! Прошу тебя!
— Она уже мертва, — ответил он. — Пусть детки поиграют!
Иммаколата попыталась помочь сестре, но, когда она двинулась к Карге, ублюдок с крошечными белесыми глазками глубоководной рыбы и ртом, похожим на рану, преградил ей путь. Она выплюнула сгусток менструума в его вздымавшуюся грудь, но он не обратил внимания на боль и продолжил наступать на Иммаколату.
Шедуэлл видел, как эти твари убивают друг друга ради развлечения. Он знал, что их не останавливают даже самые чудовищные раны. Например, вот этот, по кличке Бутыль, мог получить сотню подобных повреждений и не утратить бодрости. К тому же он был не глуп. Он хорошо усвоил все уроки, какие получил за свою жизнь. И вот теперь Бутыль прыгнул на инкантатрикс, вцепившись руками ей в шею, а ногами обхватив ее бедра.
Шедуэлл знал, что такая телесная близость отвлекает внимание Иммаколаты. И в самом деле, когда тварь придвинула к ней свою физиономию и поцеловала ее, насколько позволяла уродливая анатомия, Иммаколата закричала, совершенно утратив самообладание. Менструум хлынул из нее во все стороны, растрачивая драгоценную энергию на стены и потолок. Те капли, что доставались ее врагу, только сильнее распаляли его. Он не обладал никакими половыми признаками, но Шедуэлл обучил его основным движениям. И теперь ублюдок дергался над Иммаколатой, как кобель, завывая ей в лицо.
Однако он напрасно разевал рот, потому что частицы менструума затекли ему в глотку и взорвали его изнутри. Шея его разлетелась на клочки, голова запрокинулась назад, держась на последних жирных ошметках плоти.
Но он по-прежнему наседал на Иммаколату, его тело конвульсивно дергалось. Однако хватка заметно ослабела, и Иммаколата сумела освободиться, хотя и вышла из поединка окровавленной с головы до ног.
Шедуэлл созвал оставшихся ублюдков, оторвав их от злобного игрища. Они подвинулись к нему. То, что осталось от Карги, напоминало требуху на разделочной доске рыботорговца.
При виде этих останков Иммаколата, чье лицо превратилось в бессмысленную маску идиотизма, испустила утробный стон.
— Уберите ее отсюда, — приказал Шедуэлл. — Не желаю видеть эту грязную рожу. Отнесите ее в холмы. И бросьте там.
Двое ублюдков подошли к инкантатрикс и подхватили ее. Ни искры не промелькнуло в ее глазах, она и пальцем не шевельнула в знак протеста. Она как будто не видела никого и ничего. То ли из-за убийства сестры, то ли из-за собственного поражения, то ли сразу по двум причинам, но что-то в ней надломилось. Она вдруг лишилась всей своей силы, не могла больше ни очаровывать, ни пугать. Превратилась в мешок костей, который выродки протащили в дверь и спустили с лестницы. И за все это время она ни разу не взглянула на Шедуэлла.
Он прислушивался, как затихают на лестнице шаги тварей, почти уверенный, что Иммаколата сейчас вернется и набросится на него, даст ему последний бой. Но нет. Все кончилось.
Он подошел к куче грязи, оставшейся от Карги. От нее несло гнилью.
— Забирайте, — сказал он ублюдкам, и они тотчас набросились на падаль, отпихивая друг друга.
Передернувшись от отвращения, Шедуэлл отвернулся к Вихрю.
Совсем скоро на Фугу падет ночь, опускающая занавес над событиями очередного хлопотного дня. А завтра начнется новая пьеса.
Где-то там, за облаком, на которое он смотрел, пряталось знание. Оно изменит его.
И тогда ночь не настанет, если он того пожелает. Без его разрешения не будет и зари нового дня.
1
Закон пришел в Идеал.
Он явился, чтобы искоренить беспорядки, и не обнаружил таковых. Он пришел с дубинками, заградительными щитами и пулями, готовый отразить вооруженное сопротивление, — и не нашел даже намека на него. Закон обнаружил лишь лабиринт темных улиц, в основном пустых, и нескольких прохожих, опустивших головы при виде людей в форме.
Хобарт немедленно приказал провести повальные обыски в домах. Его подчиненных встречали угрюмыми взглядами, но не более того. Инспектор был разочарован: он был бы рад найти что-то такое, из-за чего можно применить силу. Все это, решил он, призвано усыпить его бдительность ложным ощущением безопасности, особенно теперь, когда никаких столкновений так и не произошло. Бдительность должна теперь стать основой всего. Постоянная бдительность.
Поэтому Хобарт занял дом, с верхнего этажа которого открывался хороший обзор. Здесь он мог спокойно расположиться на ночь. Завтра предстоит большой марш-бросок к Вихрю, что, без сомнения, вызовет сопротивление местных. Правда, с этим народом нельзя быть ни в чем уверенным. Они покорны, как животные: бегут, едва завидев надвигающуюся силу.
