– Это все Марья Карповна, – объяснила экономка. – Вот, казалось бы, забитая деревенская женщина, ни разу в жизни не выезжавшая дальше райцентра, а стряпает такие деликатесы – пальчики оближешь. Кстати, сегодня вы в этом сами сможете убедиться, Марья Карповна взяла на себя все хлопоты по приготовлению званого ужина. Федор как раз за ней поехал, – Елена Александровна бросила быстрый взгляд на изящные наручные часики и, нахмурившись, проворчала: – Паршивец, опять пропустил мимо ушей то, что я ему говорила. Выехал позже, чем было велено. Не хватало еще, чтобы из-за этого слабоумного случились накладки.
Последняя тирада экономку совсем не красила. Как-то не вязались гадкие слова о Федоровом слабоумии с образом рафинированной мадам. Но мало ли какие в Полозовых воротах имеются подводные течения. Аля здесь человек посторонний и многого еще не знает. Но товарищ Федор все равно хороший, даже несмотря на свой душевный недуг. Как там выразился дед? Он особенный? Да, вот именно, не слабоумный, а особенный! И в силу этой своей особенности для многих непонятый.
Поддерживать разговор как-то сразу расхотелось, даже из вежливости, и, сославшись на усталость, Аля ушла к себе.
* * *
Оставшись одна, она наконец смогла все как следует рассмотреть. Неплотно закрытые дверки шкафа тянули к себе, точно магнитом, но Аля решила начать осмотр с комнаты.
Комната, хоть и находилась на первом этаже, которого не коснулись перемены в доме, но выглядела довольно мило. Вполне вероятно, что перед Алиным приездом здесь был все-таки проведен косметический ремонт. Во всяком случае, обои казались довольно новыми, радовали глаз приятным персиковым оттенком, а мебель – кровать на высоких изогнутых ножках, кресло, комод, шкаф и туалетный столик – производила очень благоприятное впечатление. В том смысле, что были легкими, изящными и еще отнюдь не дряхлыми. Наверное, когда-то эта комната принадлежала Алиной маме, женщине, которая как-то вдруг перестала быть бесплотным фантомом и благодаря рассказу экономки уже почти обрела плоть и кровь. Осталась самая малость – найти ее фотографию, хотя бы одну. Просто чтобы знать, как она выглядела.
Аля присела на край кровати, погладила шелковое, расшитое золотыми змейками – опять змейками! – покрывало, посмотрела на колышущиеся от ветра шторы. Шторы были под стать покрывалу, с такими же золотыми змейками. А ведь она еще не знает, какой вид открывается из окна.
Под плотным шелком штор оказалась тонкая, почти невесомая кисея тюля. Аля отодвинула занавесь в сторону и обнаружила, что окно в ее комнате точно такое же, как в бальном зале, – французское. Огромное, от потолка до пола, двустворчатое, распахивающееся, точно двери. А там, за окном, озеро: огромное, неподвижное, в свете уже неяркого закатного солнца кажущееся глянцево-черным, обрамленное старыми вербами.
Искушение было слишком велико, чтобы Аля могла ему противиться. Рама поддалась не сразу, но все-таки поддалась – с тихим скрипом окно распахнулось, впуская в комнату свежий, насыщенный влагой воздух. Прямо от окна к озеру вела едва заметная в траве тропинка. Похоже, соблазн выбраться из душных комнат на волю возникал не у одной Али. Кто-то не так давно уже прохаживался по этой тропинке.
Трава была высокой, приятно щекотала голые щиколотки, цеплялась за сандалии. Аля сорвала былинку, сунула ее в рот и решительно пошагала к озеру. Все-таки был в этом дивном месте какой-то оптический феномен, потому что при взгляде на озеро из окна комнаты казалось, что оно совсем близко – только руку протяни, и коснешься неподвижной воды, а на самом деле идти пришлось довольно долго. Наконец тропинка уперлась в деревянный лодочный причал. Доски, из которых он был сложен, еще не успели почернеть от времени и сырости, были веселого золотисто-желтого цвета, вкусно пахли смолой. Аля сбросила сандалии, ступила на нагретый жарким солнцем настил.
Причал уходил далеко в озеро, она насчитала сто двадцать шагов, прежде чем оказалась на противоположном его конце. Здесь узкий дощатый «язык» превращался в широкую площадку метров в шесть шириной. На площадке с комфортом могли разместиться несколько человек, и еще осталось бы место. Скорее всего, назначение у нее было весьма конкретное: на воде, привязанные к стальному крюку, мерно покачивались две лодки, одна старая весельная, вторая новая моторная, но при желании здесь запросто можно было загорать или использовать площадку как трамплин для прыжков в озеро.
Аля присела на край настила, свесила босые ноги в воду. Вода была теплой. Не парное молоко, но купаться можно запросто. Это потому, что лето выдалось на удивление жарким. Июнь еще только начался, а столбик термометра уже подбирался к отметке в тридцать градусов. А вода и в самом деле странная: если зачерпнуть ее в горсть, то прозрачная-прозрачная, а в озере кажется черной. Может, из-за глубины, а может, еще по какой причине. Только, похоже, товарищ Федор прав – озеро и в самом деле мертвое. Поверхность его ровная, точно зеркальная гладь, – нет на ней никакого движения, мошкара не шебуршится, рыба не плещется. И рыбаков, обязательных для богатого всякой живностью водоема, не наблюдается. Кругом тишина и покой. Кстати, тишина эта вполне мирная, а вовсе не зловещая. Надо будет как-нибудь прийти сюда ранним утром, когда над водой еще туман, искупаться.
Наручные часы показывали уже половину седьмого вечера, а званый ужин назначен на девять. Значит, времени остается совсем мало. Нужно еще принять душ, привести себя в порядок с дороги и выбрать платье.
Локальный ремонт в ее комнате, похоже, не коснулся сантехники. Во всяком случае, ванна была явно старинная: чугунная, массивная, на позолоченных львиных лапах. Вода лилась в нее с громким шумом, барабанила по дну и стенкам, взбивалась в белую пену. Принимая душ, Аля подумала: какое же все-таки это счастье, когда в доме есть такие вот радости цивилизации, как водопровод и горячая вода. В старину, с ее балами и светскими раутами, о подобной роскоши даже не мечтали. И ванна на львиных лапах, скорее всего, использовалась как этакая дизайнерская бадья для омовений, а воду грели где-нибудь на кухне, в здоровенных железных чанах. Все-таки что ни говори, а в нынешнем суетливом веке, помимо минусов, есть и свои плюсы.
Аля выбралась из ванны, закуталась в белоснежную простыню, вернулась обратно в комнату. Под мощной струей горячего воздуха из фена волосы высохли в два счета. Мудрить с прической она не стала, ловкими, за годы отработанными до автоматизма движениями уложила волосы на затылке в элегантную «ракушку». Подвела глаза, тронула губы перламутровым блеском. Получилось неброско, но довольно мило. Тем более что в Алины планы вовсе не входило очаровывать здешний бомонд. Просьбу деда она, конечно, исполнит, выйдет в вечернем платье, но большего он от нее не дождется. Ей и так придется переступить через себя, чтобы надеть вещь, которую когда-то носила ее мать.
