Но когда солнечный свет иголками пронзил его глаза, Ларри неожиданно передумал. Никаких прогулок. Ну уж нет. Его глаза превратились в увеличительные стекла, и вскоре солнце, проходящее сквозь них, испепелит его мозги.
Уэйн, твердо взяв его за руку, настаивал.
— Пошли.
У Ларри отвратительно болела голова, а позвоночник онемел. Его глазные яблоки пульсировали, а почки нудно болели. Если принять еще парочку доз амфетамина, то, пожалуй, он вновь почувствует себя нормально. Он полез в карман брюк за амфетамином, и лишь тогда впервые понял, что одет в одних лишь трусах, которые он менял в последний раз три дня назад.
— Уэйн, я хочу назад.
— Давай пройдем чуть-чуть подальше. — Ему пришло в голову, что Уэйн как-то странно смотрит на него, со смесью раздражения и жалости.
— Нет, дружок. Сам видишь, я в одних трусах. Меня арестуют за появление в непотребном виде в общественном месте.
— На этой части побережья ты можешь повязать свой член цветным шейным платком и сверкать яйцами, не опасаясь ареста за непотребный вид. Пошли, парень.
— Я устал, — раздраженно сказал Ларри. Он начинал злиться на Уэйна. Уэйн ему мстит за то, что Ларри написал хит, а он, Уэйн, был всего лишь клавишником на новом альбоме. Он такая же сука, как Джулия. Теперь все его ненавидят. Все стремятся уколоть его. Глаза его затуманились легкими слезами.
— Пошли, парень, — повторил Уэйн, и они потащились дальше по пляжу.
Они прошли еще около мили, когда мощные мускулы бедер Ларри свело двойной судорогой. Он вскрикнул и рухнул на песок.
— Судороги, — завопил он. — О, Господи, судороги!
Уэйн присел рядом с ним на корточки и выпрямил его ноги. Агония повторилась, и тогда Уэйн принялся за работу, массируя сжавшиеся в узел мускулы. Наконец плоть, долгое время испытывавшая кислородное голодание, расслабилась.
Ларри, у которого сначала перехватило дух, наконец-то начал судорожно ловить воздух ртом.
— О, Господи, — сказал он. — Спасибо. Это было… это было чертовски больно.
— Разумеется, — ответил Уэйн без особого сочувствия в голосе. — Держу пари, что так оно и было. Ларри, как ты сейчас?
— О'кей. Но давай теперь просто посидим. А потом пойдем назад.
— Я хочу поговорить с тобой. Мне надо было вытащить тебя сюда, чтобы ты понял, что я хочу тебе сообщить.
— В чем дело, Уэйн?
— Праздник подошел к концу, Ларри.
— Чего?
— Праздник. Когда ты вернешься, ты выдернешь все штепсели, выдашь всем ключи от машин, поблагодаришь всех за приятно проведенное время и проводишь их до парадной двери. Избавься от них.
— Но я не могу этого сделать! — изумленно сказал Ларри.
— И все-таки лучше тебе это сделать, — сказал ему Уэйн.
— Но почему? Дружище, праздник только-только набрал ход!
— Сколько «Колумбия» заплатила тебе?
— А почему это тебя интересует? — с хитрой интонацией спросил Ларри.
— Ты что, думаешь, что я хочу поживиться за твой счет? Подумай хорошенько.
Ларри подумал и со все возрастающим удивлением понял, что Уэйну Стаки незачем зариться на его деньги. Отцу Уэйна принадлежала половина третьей в Америке по величине компании по производству электронных игр, и у семьи Стаки был скромный дворец в Бель Эре. С удивлением Ларри осознал, что неожиданно свалившееся на него богатство в глазах Уэйна могло значить не так уж много.
— Нет, разумеется нет, — сказал он грубо. — Извини, конечно. Просто у меня такое впечатление, что каждый вшивый мудак к западу от Лас-Вегаса…
— Так сколько же?
Ларри поразмыслил.
— К этому моменту мне выплатили семь тысяч.
— Раз в четыре месяца тебе выплачивают отчисления за сингл и раз в полгода — за альбом, так?
— Так.
Уэйн кивнул.
— Тянут, пока рак на горе не свистнет, суки. Сигарету?
Ларри взял одну и закурил.
— Знаешь, сколько тебе стоит этот праздник?
— Конечно, — сказал Ларри.
— Дом ты снял не меньше, чем за штуку.
— Да, правда. — На самом деле это стоило ему тысячу двести долларов за аренду плюс пятьсот долларов залога на случай порчи имущества. Он внес залог и уплатил половину арендной платы. Всего — тысячу сто долларов и шестьсот долларов долга.
— Сколько за наркотики?
— Ну, дружище, ты же понимаешь, что без этого нельзя. Это как креветки к пиву. Большая часть уже израсходована, но…
— Была марихуана и был кокаин. Ну так сколько же?
— Пятьсот и пятьсот.
— А на следующий день уже ничего не осталось.
— Да, черт возьми! — сказал Ларри в удивлении. — И сколько же я всего потратил?
— С травкой дела обстоят не так уж плохо. Она дешевая. Двенадцать сотен. Восемь штук за кокаин.
На секунду Ларри подумал, что его стошнит. Он молча вытаращился на Уэйна. Он попытался заговорить, но смог только выдавить из себя:
— ДЕВЯТЬ ШТУК И ДВЕ СОТНИ?
— Инфляция, дружище, — сказал Уэйн. — Перечислить тебе остальное?
Ларри неохотно кивнул.
— Кто-то разбил цветной телевизор наверху. Я думаю, сотни три за ремонт. Деревянные панели внизу превратили черт знает во что. Четыре сотни. Если повезет. Позавчера разбили витраж. Три сотни. Ковер в гостиной прожжен пеплом и залит пивом и виски. Четыре сотни. Я позвонил в винную лавку. Шесть сотен.
— Шесть сотен за выпивку? — прошептал Ларри. Его охватил ужас.
— Скажи еще спасибо, что все пили только пиво и вино. Короче, общая сумма затрат на эту скромную вечеринку превышает двенадцать тысяч долларов, — сказал Уэйн. — Ты купил себе машину… сколько ты за нее отдал?
— Две с половиной, — тупо сказал Ларри. Он готов был расплакаться.
— Ну, что у тебя осталось до следующего чека? Тысячи две?
— Примерно, — сказал Ларри, не в силах признаться Уэйну, что на самом деле у него осталось гораздо меньше: что-то около восьмисот долларов.
— Слушай меня внимательно, Ларри, потому что я не стану повторять. Здесь все только и ждут очередного праздника. В этом мире только две вещи постоянны: постоянный обман и постоянный праздник. Они слетаются, как птички, высматривающие жуков на спине у гиппопотама. Стряхни их с себя, и пусть идут своей дорогой. Ты скажешь им, чтобы они убирались. Ты сделаешь это. Потому что в тебе есть стержень. В тебе есть что-то такое… Ты способен грызть жесть. Чего бы тебе не стоил успех, ты достигаешь его. У тебя будет скромная симпатичная карьера. Средненький поп, который через пять лет уже никто не вспомнит. Любители би-бопа будут собирать твои записи. Ты будешь делать деньги.
Ларри сжал кулаки. Ему хотелось ударить в это спокойное лицо. От слов Уэйна он чувствовал себя как кусок собачьего дерьма на обочине.
