— А разве нет?
Зимородинский засмеялся.
— Я спросил, — напомнил он, — зачем это тебе? Тебе, который уселся на обочине дороги только потому, что испугался собственной силы!
— Я не хочу убивать ради позолоченной медальки! — вспылил Ласковин.
— Вот! — с удовольствием сказал Зимородинский. — То, что требовалось! Только не кричи, пожалуйста, хлопцев разбудишь! Ты сказал: не хочу убивать ради позолоченной медальки. Разве я спорю? А теперь ты убивать готов. Ради чего?
— Не убивать… — буркнул Ласковин. — Драться.
Слава усмехнулся.
— Драться! — Андрей опять повысил голос, но вспомнил о спящих и добавил значительно тише: — Драться. Ради справедливости.
Слова показались истертыми, как коврик под дверью.
Зимородинский окинул ученика особым, «рассеянным» взглядом. Смотрел больше минуты, так что Андрею стало не по себе.
— Думаю, ты прав, — сказал он наконец. — Это твоя карма. И никуда тебе не деться. Жаль только, не я стану твоим проводником на этом пути. Могу, впрочем, дать несколько советов.
— Да? — Андрей машинально глотнул тепловатый чай. Это было не очень приятное чувство: видеть человека, знающего о тебе больше, чем ты сам. Зато было очень приятно слышать, что Зимородинский не считает его идиотом.
— Первое, — произнес сэнсэй. — Не важно, что ты делаешь. Не важно — зачем. Важно — как!
— Буддизм, — скептически улыбнулся Ласковин. И обнаружил, что хорошее настроение вернулось к нему.
— Скорее, Дао, — уточнил Зимородинский. — Может быть, тебе придется отнимать чужие жизни… Не спорь! Я сказал: может быть! Это не должно повиснуть на тебе. Теперь о конкретных действиях, — деловито продолжал он. — Как думаешь, когда в этом притоне на Мастерской будет больше всего людей?
— Вечером. Часов в семь. Но я не собираюсь тянуть до вечера…
— Зря. Как ты помнишь, воин сам должен выбирать время и место боя. Учитывая эффект неожиданности и собственную готовность. Тебе нужно время, чтобы подготовить свой дух. И чтобы подготовить возможные пути отхода. Ты не можешь выбрать благоприятное место атаки, но иметь выбор в отступлении ты можешь. Это главное. Атаковать ты сумеешь, но потом последует ответ, и это будет намного опаснее.
— Да, понимаю, — сказал Андрей, хотя, честно говоря, до сих пор не рассматривал будущее с этой точки зрения.
— Если ответный удар тебя уничтожит, твоя… акция справедливости будет иметь обратный эффект, — заметил Зимородинский.
— Я думаю, что сумею как-то сориентироваться, — сказал Андрей.
— Твой недостаток! — Зимородинский поднял палец. — Ты солдат, а не полководец. В любом случае я советую выбрать именно семь вечера!
— Почему?
— Максимальное число противников. Психологически это тебе на руку. Им это даст ложную уверенность в себе, а тебе — наилучший пост-эффект. Кроме того, вечером рефлексы обычного человека притупляются. Кое-кто будет пьян или курнет травки. Работать с неподготовленной, расслабленной, дезориентированной группой проще, чем с шестью-семью вооруженными, готовыми к схватке бойцами. В комнате, набитой народом, стрелять не станут. Сразу не станут, а потом ты уже наработаешь себе преимущество, психологический прессинг. Тебя начнут бояться. Сам ведь знаешь, что победить восьмерых иногда сложнее, чем восемнадцать. Андрей, я абсолютно уверен, что ты управишься с двумя дюжинами рэкетиров, если инициатива будет за тобой. Ты прекрасно работаешь с группой. Они «потеряют» тебя на первой же минуте.
— Как-то все просто у тебя выходит, — сказал Андрей.
— Просто, если ты ухитришься проникнуть внутрь без сопротивления. Вообще-то ты достаточно уязвим. Один точный выстрел — и все.
— Ты же сам учил меня уходить от ствола! — напомнил Ласковин.
— Я не учил тебя уходить от снайперской винтовки. Или от газовой гранаты. Ты должен полагаться на чутье. Чутье на опасность. И ты разовьешь его. Или погибнешь. Подумай, какой шанс для шага вперед! — Зимородинский улыбнулся.
— Ты имеешь в виду, что, разгромив эту шарагу, я сделаю шаг вперед?
— Нет, сэмпай! Я говорю об охоте, которая начнется потом. Ты будешь сражаться не за медальку, а за свою жизнь. Это большая удача.
— А ты, — спросил Ласковин, спросил более резко, чем хотел, — ты сражался за свою жизнь?
— Было дело, — кивнул Зимородинский. — И научись обуздывать свой боевой дух. Это звучит парадоксально, но так. Дух воина толкает тебя вперед. Сейчас — тоже. Если он будет управлять тобой, а не наоборот — мы больше не увидимся.
— Значит, — Андрей не дал Зимородинскому сменить тему, — ты сражался за свою жизнь? И что же, тебе понравилось?
— Нет, — ответил Зимородинский. — Но, как видишь, я жив. Ты покушал?
— Да, спасибо.
— Тогда отправляйся домой. Через два часа будешь спать сном праведника, так что поторопись. Если прижмет — звони. Если прижмет по-настоящему.
— Спасибо, Слава. — Андрей поднялся. — Ты мне здорово помог!
— Я буду молиться за тебя… ученик! — серьезно сказал Зимородинский. — Будь здоров, сэмпай! Когда мы увидимся снова, ты уже станешь мастером!
Примерно в то время, когда Андрей Ласковин покинул квартиру своего учителя, в загородном доме, удаленном примерно на пятьдесят километров от черты города, раздался телефонный звонок.
— Это Сипякин! — проворчало в трубке. — Хозяина позови!
— А… Конь, — отозвался мужской голос. — Занят он. Завтра звони!
— Занят? — недовольно произнес Сипякин. — Ну тогда… тогда передай ему, что тот, о ком мы говорили, ну, он знает, в общем…
— Я в курсе, Конь, — сказал мужской голос. — Короче!
— Ну так передай: мужик настроен серьезно, крепко завелся, пусть имеет в виду!
— Насколько крепко? — Собеседник Сипякина не скрывал насмешки. — Торчком? Ладно, Конь, мы имеем. Спасибо, что предупредил! — Мужчина на другом конце линии расхохотался и бросил трубку.
— Коз-зел! — злобно процедил Сипякин, услышав короткие гудки. — Ну что уставился? — рыкнул он на телохранителя, кривящего губы.
— Подставляешь своего! — сказал Абрек, выдвинув вперед и без того внушительную челюсть.
— Заткни пасть! — рявкнул Сипякин, закашлялся, схватил бутыль «Смирнофф», налил полстакана и разом выплеснул в глотку. Руки у него тряслись.
— Какой он тебе свой, — уже спокойнее продолжал Конь. — Фраер он!
— Жалеть будешь, — негромко произнес Абрек.
— Хорош целку строить! — сердито бросил Сипякин. — Я тоже рискую! Все мы рискуем!
— Все, — согласился телохранитель. — Только ты жопу свою в кресле прячешь и подняться надеешься. А парня так и так в парашу спустят!
