– Видите, что это такое?
Женевьева кивнула, слегка озадаченная вопросом.
– Бокал с водой.
– Приглядитесь как следует.
Женевьева пристально следила за бокалом, вращавшимся в его пальцах так, что хрустальные грани искрились на ярком свету.
– Посмотрите, как он сияет, – сказал Грэгг.
Бокал светился, и она хотела было мигнуть. Но голос Грэгга приказал смотреть, пока Женевьева не постигнет чистоту и силу электромагнитной энергии. Она никогда не слыхала об «Электрическом Эликсире», и он начал рассказывать о чудесных исцеляющих свойствах электрических сил.
Очевидно, тут это и случилось, когда он подал ей бокал и рукой случайно коснулся ее руки. Или когда она выпила «Эликсир» и прохлада напитка успокаивающе разлилась по всему телу. И Женевьева вдруг поняла, что напряженность ушла и осталась лишь бодрящая живость. Теперь она могла с легкостью отвечать на все его вопросы. А когда он улыбнулся, то и вопросы показались ненужными. Она машинально принялась рассказывать о себе все, что ему хотелось знать.
Впрочем, рассказ был недолгим: «Выросла на ферме, неподалеку от Канзас-Сити, отправилась жить в город к дядюшке Фреду после смерти родителей – они умерли во время эпидемии тифа. Приехала сюда, в Чикаго, для учебы в бизнес-колледже после смерти дядюшки Фреда». Разве могли подобные вещи занимать доктора Грэгга? Но они интересовали его. И в последующие дни он задал ей множество вопросов о прежней жизни. Забавно, но Женевьеве казалось, будто до сих пор жизнь ее даже не начиналась. Прошлое виделось нереальным, и все помыслы сосредоточились на Гордоне.
Да, теперь он был для нее «Гордон», а не доктор Грэгг. Но когда это случилось? Женевьева помнила; как ее приняли на работу, как она нашла меблированную комнату и стала ходить в контору. Но все уже расплылось и ушло на второй план; в фокусе остался лишь Гордон, его глаза, улыбающиеся ей, когда он диктует, и мягкий меланхоличный голос, рассказывающий о своем горе и одиночестве.
Наверно, именно тогда она перестала воспринимать его как импозантного и важного доктора Грэгга и начала замечать за титулами и степенями облик нежного, печального человека, благодетеля человечества, который сам нуждался в утешении и сострадании.
С первых дней они проводили вместе много времени. Женевьева едва замечала аптеку, в глубине которой помещалась его контора, и людей, что там работали. Ее жизнь проходила в этом кабинете, с Гордоном, и в комнате наверху. Вначале мысль об обеде наедине с мужчиной в его личных апартаментах слегка тревожила ее. Но поскольку поток корреспонденции был велик, к тому же, сами по себе апартаменты очень милы и роскошно обставлены, – гораздо приятнее оказалось работать здесь, а не в конторе, где им часто мешали посетители. Здесь они с Гордоном могли побыть наедине, спокойно завтракая или обедая готовыми блюдами, за которыми он посылал в ресторан неподалеку. Хотя она и писала для него письма, это больше напоминало супружескую жизнь с Гордоном, а не настоящую работу.
Полностью она осознала глубину своего чувства в тот день, когда он извинился и провел больше двух часов в смотровом кабинете с миссис Харрис. Конечно, он врач и должен заниматься с пациентами, а молодость и красота вдовы Харрис отнюдь не лишают ее права на его услуги. Но Женевьеве это не понравилось, и когда он вернулся в контору, чтобы продолжить работу, она все еще дулась. Мысленно она возвращалась к прочим случаям, когда он покидал ее, чтобы заняться с пациентами или побеседовать с посетителями, желавшими снять комнату на втором этаже. Теперь гостей, снующих туда-сюда, прибавилось, потому что многие меблированные комнаты сдавались туристам, приехавшим на Ярмарку. Большинство пациентов и пансионеров были женщины. Молодые и привлекательные, как миссис Харрис, снявшая комнату ему надо было взглянуть, сколько туристов абонировали на ночь комнаты на втором этаже. После этого он направился в смотровой кабинет, чтобы заняться дневным приемом. Женевьева надеялась, что миссис Харрис сегодня не появится.
Впрочем, она уже не слишком беспокоилась насчет миссис Харрис. Гордон успокоил ее, сказав, что вскоре она их покинет. И если его слова звучали недостаточно убедительно, то его поведение было безупречным. Женевьева чувствовала дрожь, водя пером по страничке делового блокнота:
Миссис Гордон Грэгг.
Миссис Гордон Грэгг.
Почему так официально? Почему не просто «Гордон и Женевьева»? Вздрогнув при звуке его голоса, она подняла Глаза, и увидела его рядом.
Он улыбался.
– Извини, – произнесла она. – Кажется, я замечталась.
– В такой час? Уже больше шести.
И верно. Женевьева удивилась, что уже совсем стемнело. Улыбаясь, Гордон зажег свет.
– Ты закончила эти письма?
– Вот они. – Она подала ему пачку.
– Хорошо. – Прочитав, он одобрительно кивнул и склонился над столом, чтобы подписать их. Пока она сортировала послания, раскладывая их по конвертам, он пошел в аптеку пожелать доброй ночи минеру Хикею и клеркам. Затем из ресторана прибыли подносы с ужином, и пришла пора подняться наверх.
Женевьева рада была, что Хикей и юноши ушли раньше, чем прибыл официант с блюдами. До сих пор она была уверена, что они не подозревают об их с Гордоном ужинах. И они наверняка не подозревали о чем-то ином. Гордон позаботился об этом с присущей ему предусмотрительностью. Женевьеву поражали с способы, с помощью которых он ухитрялся разделять различные аспекты своей деятельности. Женевьеву изумляло, насколько мало Хикей знал о его медицинской практике, сдаче внаем комнат или о том, чем она занималась здесь в конторе. Впрочем, что касалось аптечного дела – она тоже почти не разбиралась в нем.
– Так лучше, – заметил за ужином Гордон. – Меньше неразберихи, когда каждый занимается своим делом.
– Но как тебе удается следить за всем?
– Организация – вот в чем секрет. Плюс регулярный прием «Эликсира» для восполнения энергии. – Он встал и подошел к сервировочному столику. – Кстати, юная леди, – пора принять вашу дневную дозу.
Он повернулся, протягивая ей бокал. Женевьева быстро выпила, морща нос от едкого запаха. Забавно, как действовал на нее «Эликсир». Временами он напоминал по вкусу обычную воду, но изредка казался горьковатым. Она сказала об этом Гордону, и тот объяснил, что все дело в химии тела. Горечь была заметна в большей степени, когда человек слишком уставал. И действительно, Женевьева почти всегда чувствовала себя усталой, если у «Эликсира» оказывался горький привкус. Очевидно, она не обладала неутомимой выдержкой Гордона. Но сегодня она была так взволнована, так взбудоражена! Возможно, волнение истощило ее бодрость.
