Его вытащили из толпы и поставили рядом с незнакомым мужиком. Мужик глянул ободряюще.
– Фи обманывать дойче командование, – впрочем, в лице желтушного гауптмана читалось желание, чтобы его переубедили. – Если клад есть, почему не забраль?
Пашка был не горазд врать, все его способности ушли на то, чтобы выкрикнуть несколько слов. Незнакомец пришел к нему на помощь. Он сощурился, в глазах парню почудилась усмешка:
– Кто же по своей воле лихо в дом позовет? Проклят клад-то. Впрочем, доблестная немецкая армия ничего не боится, верно?
Как говорили ребята в деревне, майора «брали на слабо». Но он этого не понимал. Он тявкнул пару слов, махнув в сторону машины.
– Херр официр сказаль: фи показать место, – радостно провозгласил желтушный.
Чернявый мужик снова пожал плечами:
– Вы отпускаете людей, и тогда я, так и быть, «показать место». В противном случае… – он развел руками.
Переводчик не стал дожидаться реакции своего начальства. Он доверительно произнес:
– Ты сопротивляться – тебя расстрелять. А место показывать он, – и ткнул в Пашку.
Пашка даже язык проглотил от ужаса, только помотал головой.
– А он не согласен! – почти весело сказал мужик, и в глазах блеснули озорные искры. Теперь Пашка вдруг заметил, что глаза у него жаркие – хоть костер поджигай. И синие, как васильки. И он совсем не боится ни этого надутого майора, ни угроз переводчика. Ни всей немецкой армии. «Партизан!» – подумал Пашка. Он слыхал, что партизаны – отчаянные герои. Но смерти боятся все. Или нет?
Казалось, незнакомцу было все равно, примут ли немцы его условия. Должно быть, потому они и согласились. Деревенских распустили по домам, запретив, впрочем, трогать конфискованное добро «до возвращения немецкой армии». И вся немецкая армия в лице двух десятков солдат, дородного майора и желтушного переводчика двинула в лес за сокровищами старца Антипы. Машины пришлось оставить: Пашка и чужак в один голос сказали, что транспорт не пройдет. А незнакомец добавил, что понадобятся все свободные руки: золото – штука тяжелая.
Впрочем, руки им все равно связали. Немцев было много, но безоружного худощавого мужика они опасались. И едва ли понимали, что их тревожит. Пашка тоже не понимал. Когда углубились в лес, фрицев он перестал бояться. Они были такие… как с карикатуры Кукрыниксов: тощий немец и толстый немец. Жадные и глупые. Может, и не очень глупые. Когда незнакомец доведет до скита, их с Пашкой, конечно, убьют. Но это почему-то не пугало. Страшно было там, в селе, среди толпы людей. А здесь был этот мужик, который совершенно спокоен. И Пашка тоже спокоен. Но мужика робел. Он был… непонятный, вот! Шагал беззаботно, крутил головой по сторонам и улыбался солнцу. Пашка шел рядом и думал: куда он их ведет? А потом понял, что идут они вовсе не той дорогой. И встревожился.
Мужик заметил. Он снова лукаво сощурился и спросил шепотом:
– Эй, малой, ты сам-то дорогу помнишь?
Назвать Пашку Быкова «малым» давно ни у кого не поворачивался язык, но он не стал спорить, сам чувствовал, как беспомощно по-детски надуваются губы.
– Ясно. Не помнишь. Звать как?
– Па-павел.
– А-а! Хорошо, что Павел.
Пашка не решился спросить, что же тут хорошего. Он вообще редко полное имя говорил, а тут вдруг захотелось вот. Мужик снова ободряюще улыбнулся:
– А меня… дядей Матвеем можешь звать.
Тут на них налетел переводчик, ругаясь по-немецки, и даже стукнул Пашку по загривку:
– Не разговаривать! Русише швайн!
– Все в порядке, – вступился Матвей. – Мы больше не будем.
Но позже, когда они дошли до болота, Пашка все же решился сказать:
– Дядя Матвей, что дальше-то будет? Там ведь… – он не посмел добавить, гауптман по-нашему понимал.
– Так надо, Паша, – мужик стал серьезен. – Это каратели, понимаешь? Им безразлично, кто виноват. Нельзя их было в деревне оставлять.
Пашка и сам понял, что нельзя. А еще он понял, что каратели собирались сделать с тем сараем… как старец Антипа. А только ведь чудес не бывает!
Дошли до топей, и дядька Матвей повел их краем болота, только не западным, как помнилось Пашке, а восточным. Вожатый заманивал их в лес, все дальше, чтобы дороги назад не нашли. А Пашка шел следом и думал, что он еще живет, пока они тут идут и комаров собой кормят. И еще – что до восемнадцати он, пожалуй, не доживет. Вот, родился, жил сколько-то лет – а для чего? Чтобы озверелые фрицы его в этом лесу кончили? Глупо-то как! Сказать, людей спас, а это неправда будет. Деревню спас дядька Матвей, у Пашки бы духу не хватило. И ума.
Странный человек был дядька Матвей. Говорил вроде и по-нашему, а временами в речи проскальзывало что-то такое… городское, что ли? И про Антипу все знает, про ефимки какие-то. Пашка вспомнил, как в газете писали в июне 41-го об ученых, которые в далеком Узбекистане раскапывали могилу Тамерлана.
– Дядя Матвей, вы этот… как его – археолог?
Мужик улыбнулся, хорошая у него улыбка была:
– Ну, можно сказать и так. «Архео» точно, – потом посуровел. – Ты вот что, Павел… в скиту возле меня держись. Пулю остановить никто не в силах, а с остальным справимся как-нибудь.
Чего-то он собирался сделать там, в скиту. Если бы еще Пашка знал, что именно, может, он и помочь сумеет. Но ведь не поговоришь. Археолог велел рядом держаться, так Пашка и сам бы от него не отошел. К немцам, что ли? Больно надо!
По лесу дядька Матвей их долго водил. Да все так, чтобы у немцев подозрения не было, что их кружат, только у Пашки, потому что он в тех местах бывал. Но к исходу третьего дня снова, как тогда в 40-м, глухо ударил колокол. Неволин скит объявлял себя пришельцам.
Парило весь день нещадно, а когда проводник вывел их на памятную гряду, вдруг резко дохнуло холодом, сдувая комаров с потных лиц. И с юга наползла тяжелая синяя туча. В лесу враз смерклось, но там все же было уютнее, чем в таинственном скиту, который был уже в двух шагах… в одном… вот!.. Туча издала пока еще сдержанное ворчание.
В сумрачном свете предгрозового неба скит показался Пашке еще более черным и страшным. Волглый мох укрывал прогнившие стены. Избушка гляделась совсем маленькой, задняя стена терялась в зарослях, но Пашка помнил, какое большое помещение внутри. Вот. Пришли, значит.
– Заходите, – радушно пригласил немцев археолог. Но глаза светились недобро.
Фашисты влезли в дом, как один, никто снаружи не остался – всем хотелось ефимков. Хлопнула, закрываясь, дверь. И как-то так оказалось, что немцы все в глубине, а Пашка с таинственным вожатым – возле самого входа.
Майор пощелкал фонариком – света не было, заворчал. Потом все обернулись к ним.
– Сокровища нет. Что ты хотель нам сказаль? – с угрозой спросил желчный переводчик.
