— О, как я тебя ненавижу! — прошептала она. — Такие, как я или Люций, честнее. Мы пьём только кровь и убиваем лишь тело. А вы — вы пролезаете внутрь, в самое сердце и убиваете всё, всю свободу, всю волю к жизни.
Она замолчала на миг, ожидая пока стихнет внезапная боль в старых ранах. Он словно почувствовал это и встрепенулся. Он выдернул крест из-под грязной рясы и нацелил ей прямо в лицо. Она засмеялась, безудержно скаля зубы.
— Ведьма! — взвыл он, брызгая жёлтой слюной. — Мерзкая ведьма! Дьяволица! Девка Сатаны! Гореть тебе вечно в адском огне!
— Нет, молчи! — закричала Анабель. Но было уже слишком поздно. Белинда словно окаменела. Вся мощь Энедины поднялась из бездны её существа и осколками чёрной застывшей лавы застыла в глазах.
— Огонь? Ты сказал — огонь? — повторила она раздельно. — Что ты можешь знать об огне… ничтожество?
И в этот же миг она вспыхнула, как просмоленный факел; превратилась в бушующий огненный столп. Несгораемая статуэтка из фарфора и эбонита в алом футляре пламени.
Она говорила тихо, почти шептала, но каждое слово было дымящимся чёрным ожогом.
— Огонь? Только мне известно, что это значит. Я горела в огне. Я прошла через этот огонь по вине таких же, как ты. И теперь я сама — огонь. Ты слышишь? Тот огонь, о котором ты говоришь, во мне. Мой взгляд — огонь, моё дыхание — огонь.
— Белинда, довольно! — взмолилась Анабель. — Довольно! Хватит!
— Хватит? О, нет. — Белинда покачала головой, и малиновые блики заплясали по её лицу. — Нет, моя радость. Помнишь, когда-то ты предлагала поджечь эту груду камней, чтобы она запылала до самого неба? Я думаю, час настал. Занавес!
Она взметнула рукой. Но ещё до этого жеста — до того, как последнее слово слетело с её окровавленных губ, — всё запылало. Монастырь исчез. Его слизнули огненные языки, его затопили реки густого чёрного дыма. Осталось только багровое зарево. И фигурка в рясе на раскалённом полу.
— Нет, — из-за рёва пожара Анабель не слышала собственного голоса. — Нет. Пощади его, Белинда. Не убивай.
— Убивать? — Белинда передёрнула плечами. Этот жест идеально подходил для такого момента. — Конечно же, нет, Анабель. Зачем мне его убивать? Он и так уже мёртв. У него была только вера. Теперь её нет, и никто и ничто её не вернёт. Оставь его, Анабель. Нам пора.
* * *
Он шёл. Ветер метался вокруг него. Ветер. Он налетал. Он то гнал его в спину, то бил наотмашь прямо в лицо. Или это он шёл то вперед, то снова назад?
Возможно. Возможно. Куда идти, когда нет дороги? Нет дороги. Нет ничего. Только ветер, и снег, осыпающий плечи. И земля под ледяной коростой. Земля чёрная, а снег белый. Белый, белый. Как крылья ангела. Ангела. Анабель.
Анабель. Он не знал, кричит это имя — или шепчет беззвучно, вместо молитвы. Он не знал.
Он ничего не знал.
Анабель. Я люблю тебя Анабель. Я ненавижу тебя, Анабель. Будь ты проклята, проклята.
Он не знал, сколько прошло часов. Сколько дней. Сколько ночей.
Он не знал, куда он идёт. Все дороги вели в никуда. Все дороги вели к Анабель.
Дьяволица. Её глаза. И Пречистая дева. Свет. Он потерял свою веру. Вера. Что с ним случилось? Искушение. Это было искушение. Он пал, он не устоял. Но в чём оно заключалось? В чём? Кто искушал? И кому он молился?
Он не знал. Ему казалось, что память его умирает, застывает, как эти деревья в тисках ледяного ветра. Кто он? Куда он идёт? Она сказала — он мёртв. Его нет. Нет.
Если бы только он мог понять. Она сказала — он никогда не поймёт. И её глаза. И огонь. Монастырь сгорел. Остался только огонь. Огонь вокруг, и она в огне. И рядом с ней Анабель.
Он падал на землю, лежал ничком. Он что-то кричал, захлёбываясь собственной слюной. Он не знал, кого он зовёт, кого умоляет, кому угрожает.
Вера. Он верил в бога, молился богу. Но теперь он не мог думать о боге. Он думал только об Анабель.
Он наткнулся на что-то. Дерево. Сухое. Серое, как мышиная шкурка.
Осина. Его разобрал безумный визгливый смех. Конечно. Осина. Почему бы нет? Разве он не предатель?
Но кого он предал? Бога? Или Анабель?
Он не знал. Не знал. Он ничего не знал.
Он не знал даже, получится ли крепкая веревка из его обгоревших лохмотьев.
Она сидела, глядя бесцельно вдаль. В её остывших, заледеневших глазах и в углах её рта — всё ещё мягкого, детского, — таилась уснувшая старая боль и… покой.
Белинда взбивала старательно щёткой рыжую пену её волос. И они оживали, они колыхались полупрозрачным искрящимся облаком, отливая всеми цветами осенних дней. Дней увядания, дней распада, дней, когда вся природа ликует и умирает, залитая душной багряной кровью. Да, Анабель. Это наши цвета. Наша судьба. Наша прекрасная и смертоносная суть. С нами холодные ветры и ночь, и пепел луны, и жала всевидящих звёзд. А ещё — могильные камни и чёрные свечи, пляски летучих мышей и то, что всегда настигает во тьме, из-за угла. Всё это наше, всё это мы. Посмотри во Тьму, открой ей себя — и она войдёт в твоё тело, она оплетёт тебя и напоит своим эликсиром, своим обжигающим ядом.
— Анабель.
Она подняла глаза.
— О чём ты думаешь?
— О себе.
— Прекрасно. — Белинда коснулась её лица. — Только об этом и стоит думать. На остальное, право же, жаль тратить время — хотя у нас впереди и вечность.
— Он умер? — спросила Анабель.
— Он? Анабель, не думай о нём. Тот мир закрыт. Закрыт навсегда. Огонь уничтожил дорогу. Всё кончено, всё позади.
— Но я виновата.
Белинда вздохнула.
— Какая вина, Анабель, о чём ты? Он был мёртвым, а ты дала ему жизнь. Ваши пути скрестились, но каждый из вас сделал свой выбор. Ты дала ему силу, дала любовь. Но ему это было не нужно. Он всё забыл из-за дешёвого спектакля — хотя, возможно, не такого и дешёвого.
— Он, — Анабель улыбнулась, — он правда поверил, что ты — Пресвятая дева?
— О, да. Конечно. Белые крылья, белые одежды — разве мог такой, как он не поверить.
Анабель стала снова серьёзной.
— Но не все же люди такие, Белинда. Не все делят мир на чёрное и белое. Ведь есть же те, которые… могут понять?
— Конечно, но… да что у тебя с волосами! Но они ближе к нам, чем к другим людям. И, Анабель, хватит об этом. Встань. Повернись. По-моему, просто прекрасно. Только не трогай причёску, она и так вот-вот расползётся.
— Зачем это всё? — Анабель равнодушно пожала плечами.
— Затем… — Белинда выдержала паузу, — Затем, моя радость, что тот, кого ты любишь, ждёт тебя.
Анабель отступила, её лицо потемнело.
— Он… он?
— Нет, Анабель, — простонала Белинда. — Во имя Тьмы, забудь ты об этом монашке! Я же сказало, что с ним всё кончено! И потом, сколько можно себя обманывать? Ты никогда не была влюблена в него, Анабель. Всё это время ты любила другого.
