— Прощай, смертный, — прохладно сказала ему Галатея, вставая с лавочки и беря Киру за руку.
— Подождите немного!.. — спохватился Архипов. — Я сейчас!..
Он забежал в подъезд — и вернулся менее чем через минуту.
— Чуть было не забыл!.. — он протянул Кире её заламинированный портрет.
Кира немедленно показала его Галатее: смотри, какая я здесь красивая.
— А ты неплохо рисуешь, — оценила та мастерство Архипова. — Я попрошу Мусагета, чтобы он не жалел для тебя вдохновения.
— Спасибо, — сказал Архипов. — Очень рад был с вами познакомиться. Прощай, Кира! Может, ещё увидимся.
Кира кивнула и помахала ему. Архипов не стал смотреть, как они уходят.
На следующее утро, злобно страдая от тяжёлого похмелья, Архипов надумал истребить все свои наброски к так и не придуманной манге о малолетней вампирше и её престарелом слуге — но вместо ножниц почему-то взял ластик и карандаш. Что это я делаю, изумлялся он, аккуратно удаляя анимешной Кире клыки и затем рисуя на белом лице несколько тонких шрамообразных трещинок — тех, что иногда образовываются на фарфоре во время обжига...
«Наверное, любой художник или писатель, если только он не убеждённый атеист, согласится, что Большой Взрыв, породивший Вселенную, был не чем иным, как озарением Творца, — много позже заявит Архипов в интервью Томашевича. — В тот момент я не только с ослепительной ясностью понял, каким будет сюжет моей манги, но и необычайно отчётливо представил её себе от первой до последней страницы, так что мне оставалось только перенести её с минимальными искажениями из воображения на бумагу, к чему я немедленно и приступил».
За вдохновенной работой время шло быстро и незаметно. Лето прогорело. Бархат облысел, принялся шелушиться и грозил превратиться в наждачную бумагу. Отдыхающие стремительно иссякали, туземные хреномазы ссорились из-за каждого клиента, а бородатый и загорелый Архипов начал скучать по Москве. Понаслаждавшись пару недель йодистой гнильцой приморской ранней осени и томительной сладостью больше-никому-ненужности, сгустившейся над пустыми лежаками, он вручил ключи от лапинской квартиры соседке и покинул неотвратимо отцветающий, облетающий, засыпающий на зиму курорт.
«Принцессу Ямакидзу» Архипов завершил уже дома. Отсканировав её и выложив на свой сайт, он послал ссылку Лапину. Тот не ответил, но через пару ночей в квартире Архипова раздался настойчивый телефонный звонок.
— Конничива, Рапин-сан, — впросонках пробормотал Архипов. — Ты вообще представляешь себе, который час?..
— Одиннадцать утра. Слушай, исай! — Лапин уже успел японизировать своё любимое обращение. — Я тут моему японцу твою «Принцессу» показал — так он, натурально, чокнулся: забросил текущий проект и рвётся теперь её экранизировать. Да и я бы не отказался — мне в его затее место главного художника светит. Так что если ты нам прав на экранизацию не дашь по-хорошему, то мы к тебе злых ниндзей пришлём и получим их по-плохому.
— Про ниндзей — это ты, Рапин-сан, врёшь, — сказал Архипов, засыпая. — Но я всё равно согласен.
Первый тизер «Принцессы Ямакидзу» появился в Интернете через четыре месяца. Любопытства, вызванного им, достало на то, чтобы исходную мангу выпустить приличным тиражом в Японии, но для напечатания в России уже не хватило. Архипов не особенно огорчился — он с головой ушёл в работу над иллюстрациями к полному собранию сочинений Лавкрафта, заключив очень выгодный контракт с московским издательством «Дагон-Пресс», где трудился менеджером тот самый мрачный юноша, что купил у Архипова всю пачку распечаток с Ктулху — у которого на пузе были вытатуированы якорь, развратная русалка и электронный адрес художника.
— Значит так, — наконец сказал Томашевич. — Ты проходил мимо сувенирной лавки и увидел, как из дверей выходит девушка с фарфоровой куклой; ты подумал: а что, если девушка вдруг споткнётся и куклу кокнет?.. Тут-то твоё воображение и зафункционировало. Я эту историю распишу в подробностях, а ты её выучишь и потом другим журналистам впаривать будешь.
Архипов кивнул:
— Спасибо, Влад.
— А теперь продолжим наше интервью, — сказал Томашевич и пощёлкал по пустому стаканчику.
— Давай за Киру? — спросил Архипов, разливая водку.
— Давай! — согласился Томашевич.
Приключения принцессы фарфоровых кукол, которой старый кукольник подарил сердце своей погибшей дочери, закончились, пошли титры, включился свет — и вдруг разразилась овация.
— У меня тушь не потекла? — озабоченно спросила Ольга.
— Нет, — сказал Томашевич и шмыгнул.
Он встал, огляделся, выискивая знакомых среди аплодирующих зрителей — и несколькими рядами выше заметил Архипова. Он тоже был не один — справа от него сидела бледная черноволосая девушка, а слева — бледная черноволосая девочка. Галатея говорила Архипову что-то явно одобрительное, а Кира болтала ногами и лучилась удовольствием — ведь мультик про неё получился такой классный!..
Томашевич не решился подойти к ним.
— Ты читал это? — брезгливо спросила Ольга после завтрака, протянув Томашевичу свежий номер «Парвеню», открытый на разделе кинорецензий.
— Нет ещё, — сказал Томашевич, допивая кофе. — А что там? Опять Жоржик резвится?
— Он самый, — вздохнула Ольга. — Ума не приложу: как ты можешь целыми днями находиться в одном здании с этой скотиной?..
— Дай-ка посмотреть, — Томашевич взял журнал.
В своём отзыве, озаглавленном «Из тех же ворот, что и весь народ», Жоржик сообщал читателю, что название страны Порцеллании, откуда родом принцесса Ямакидзу, восходит к итальянскому слову, означающему женские половые органы... — и дальше Томашевич читать перестал, а просто двигал глазами туда-сюда, выхватывая из строк словечки вроде «педофил», «вагинальный» и «фрейдизм».
Придя в редакцию, он сразу же распечатал бланк заявления об увольнении по собственному желанию, вписал свои ФИО, проставил число, расписался и направился к Лонскому.
— Почему?.. — кротко и грустно спросил главный редактор. По глазам своего лучшего интервьюера он понял, что отговаривать его бесполезно.
— По кочану, — буркнул Томашевич, но потом смягчился: всё-таки причина его ухода была не в Лонском. — Я устал. Мне здесь надоело. Хочу что-нибудь новое попробовать — политическую журналистику, например. Или спортивную. Ты, кстати, за кого болеешь?
— Да иди ты, — проворчал Лонский. Футбол он терпеть не мог, и вся редакция об этом прекрасно знала.
— Мой тебе совет, — добавил Томашевич, задержавшись в дверях, — смени парфюм, а то ж за километр почуять можно, когда ты крадёшься...
