— Получается так, что мы не на Диком Западе. Это у мериканцев с детства вколочено: кто первым за оружие схватился, тот и виноват, того и повесить. Потому у них даже в политике за оружие схватиться вторым, а вот выстрелить — первым… Ваши же действия с точки зрения действующего на нашей территории права — явное превышение самообороны. И чисто умышленное убийство. Будете спорить?
— Нет. Не буду. Но пытать?
— Вопрос очень спорный. По-вашему, лучше вот так благородно въехать в огневой мешок? И потом болтаться на потрошильне? Или вы из тех, кто считает, что бешеных собак нельзя стрелять, а надо их кормить-поить, давать книжки читать и освобождать досрочно за образцовое поведение, чтоб они еще успели подушегубствовать?
— За какого вы меня, дурака, принимаете? Нет, конечно…
— Так чего спорим? Чем своих терять, лучше пойти на любые меры по отношению к противнику. Притормозите, «жип» отстал. Как дальше поедем?
— Можем аккуратно выбраться на нижнюю дорогу и по ней до АТЭП доберемся. По дороге можно будет глянуть, что на заправках творится. Между Знаменкой и Шуваловкой как раз две заправки ПТС стоят. Вот и посмотрим, кто тут верх держит.
— АТЭП — это что?
— Автотранспортное эксплуатационное предприятие. Мы там с Валерой работали.
— Что-нибудь есть интересное?
— Большегрузный транспорт. По нынешним временам не самое ценное. Ремонтное производство. Но мне интереснее то, что там наши семьи рядом. Лично для меня это и самое ценное, и самое интересное.
— У них как, все в порядке?
— Пока да, я им все время звонил.
— Тогда так и делаем…
Нижняя дорога совсем пустая, в отличие от Санкт-Петербургского шоссе, идущего параллельно и на возвышенности. Там-то много брошенных автомобилей.
Идем на приличной скорости, и я стараюсь снять все, что глазу видно.
Зомби попадаются всего два раза — у коттеджного поселка пузатый мужик в роскошной шелковой пижаме, с виду целый, и совершенно противоположная ему по всем статьям бабка в резиновых сапогах и облезшем лапсердаке. Эту грызли за лицо, кто — непонятно, потому как стоит посреди леска…
У деревни Шуваловка (это такой набор деревянного зодчества в русском стиле, даже с ладьей, а среди всей этой роскоши спрятан ресторанчик) безлюдно. Опять же высылается разведдозор со мною в хвосте. Вот тут Ильяс тихонько присвистывает: он первый засекает спрятанные около заправок бронетранспортеры. Так их не видно, но, когда покажут, гробовидные контуры выступают отчетливо.
— Ну ты глазастый!
— А то ж! Я ж не зря из семьи, где были амурчики!
— Какие это амурчики? С луками?
— Ага.
— Кончайте трепаться!
Такой возможный противник будет серьезной угрозой. Людей долго не удается засечь, наконец там проходят два человека — один в ментовской форме, другой штатский. У обоих что-то длинное в руках, но не «калаши».
— Итак, какие мысли?
— Мысли такие, что соваться под пулеметы как-то стремно. Если это свои — один коленкор, а если нет — то мы и вякнуть не успеем.
— Фифти-фифти.
— Пошли обратно…
Дмитрий все это время пытается шарить в эфире, но как-то нефертикуляписто это у него получается. Пока ничьих переговоров не поймал.
Быстро проводится блиц-опрос: соваться ли нам туда, где стоят БТР?
Результаты не удивляют — все единогласно решают этого не делать.
В скором времени, убедившись, что в АТЭП ворота настежь и никого нету, просачиваемся дальше вдоль забора.
— Тут завод, для рыбаков какую-то механику делали… А сейчас тут и мои. Выходим аккуратно, а то шарнут сгоряча…
Я почему-то ожидал, что домашние сидят в каком-то лодочном гараже, а они довольно комфортно разместились в домике не то сторожа, не то диспетчера. Видна пристань, причалы. Если это и не яхт-клуб, то что-то похожее. Подступы просматриваются и простреливаются. Но тут чисто — ни живых, ни мертвых.
На всякий пожарный выставляем часовых, после чего наконец происходит встреча. Нельзя сказать, что шибко радостная. Как-никак двое тяжелораненых — по одному в каждой семье. Поэтому радость быстро стихает, как только узнают о последних событиях.
Всего тут шесть человек: старушка, две женщины и трое детей — от девушки на выданье до погодков мальчишки и девчонки лет семи-восьми. Два ружья — у решительной на вид женщины, оказавшейся как раз Ларисой Ивановной, и у старушки. Держат уверенно — видно, что умеют с оружием обращаться.
— Ну и как вы тут жили?
— Как всегда, — фыркает Лариса Ивановна. — Куры не доены, кошки не стрижены, тараканы не кормлены, и щи пригорели…
— Собирайте вещи.
— Уже все с час как собрано. Как Миша с Валерой?
— Их оперируют. Пока сказать нечего. Надеюсь на хороший результат.
— Понятно. Ну здесь нам делать нечего. На какой машине поедем?
— Вон на той, видите — подгребают?
Хоть жена Семен Семеныча видывала виды, тут у нее брови становятся домиком, — похоже, не видала она «хивуса». Странно, — раз они тут обретаются, то наверняка лодка своя есть, должны бы встречаться.
— Так мы морем поплывем?
— Скорее полетите. Эта штука на подушке воздушной.
— Ой! Я бы лучше сушей.
— Лора, не дури. Пятнадцать минут — и все в Кронштадте. Там встретят.
— Я бы лучше сушей.
— Мишке сиделка не помешает. И детей сейчас по дорогам возить совсем ни к чему. Не валяй дурака.
— С кем поведешься, с тем и наберешься. Ладно, пошли за вещами…
Пока они разбираются с вещами, подхожу к Ильясу:
— Слушай, так что ты говорил насчет амуров?
— Так французы и прочие европейцы презрительно называли нашего брата, служившего в легкой иррегулярной кавалерии. У многих и впрямь луки были. Летом-то презрительно, а как побежали зимой из Москвы, роняя кал, так наши им и задали. Вот если был в Эрмитаже в Галерее восемьсот двенадцатого года, там есть портрет моего предка.
Начинаю судорожно перебирать в памяти портреты генералов, но че-то никого из иррегулярной кавалерии не вспоминаю.
— А где там?
— Стыдно не знать! Там две картины Петера Хесса. Вот на той, которая «Переправа через Березину», справа как раз мой предок. На лошади, красивый такой. У прабабки еще украшение было из какого-то золотого ордена — не то польского, не то французского… Оттуда привез. Много чего привез — разбогатели.
Смотрю на его невозмутимую физиономию и не могу понять, шутит или нет…
Через пятнадцать минут оба семейства грузятся в амфибию и вместе с кучей вещей и сварщиком усвистывают в направлении Кронштадта.
— Семен Семеныч, вы тоже могли бы поехать.
