Глава восьмая
УМОЛЧАНИЕ
Крик из открытой стеклянной двери, видимо, был очень громким, потому что его — как первой попавшей на кожу капле дождевой воды — оказалось достаточно, чтобы вывести Чаня из бархатного сна. Он стоял на коленях в харшмортском саду. Кто-то тащил его за руку. Он повернулся — очки перекосились на носу, половину головы все еще занимали утренний свет, запах духов и голоса молодых женщин — и почувствовал, как из пальцев выворачивают пистолет.
Перед ним лежал герцог. Франсис Ксонк скрылся за декоративным подстриженным можжевельником. Министерский чиновник в черном плаще выстрелил из револьвера, и пуля ударилась о шкатулку у ноги Ксонка. Мимо Чаня пробежали какие-то люди и окружили стеклянную женщину со всех сторон. Ее разбитая рука, чадящая синеватым дымком, плавно колебалась над их головами. Боек револьвера в руке чиновника щелкнул по пустому гнезду барабана.
— Зарядите револьвер, мистер Фелпс. Куда Чань может спрятаться?
Чань очень медленно повернулся на коленях. Острый носок сапога ударил ему прямо в плечо — перед ним стоял полковник Аспич. Чань повалился на спину, левая его рука онемела. Аспич выхватил саблю из ножен, а Чань откатился дальше, все еще не в силах встать на ослабевшие ноги. Он выставил свою трость навстречу наступающему с саблей полковнику. Чань из опыта знал, что нанести колющий или режущий удар по человеку, лежащему на спине, гораздо труднее, чем может показаться, — слабое утешение, когда он все еще чувствовал себя как в полусне. Аспич попытался раздробить колено Чаня, но тот отразил удар тростью, и от нее отщепился кусок.
— Так мне пристрелить его? — спросил Фелпс.
Он благоразумно стоял вне пределов досягаемости Чаня, откинув барабан и роясь в кармане в поисках патронов. Фелпс и полковник вдруг вскрикнули — еще одна острая судорога от миссис Марчмур сотрясла их тела. Чань поднялся на одно колено. И опять волна гнева стеклянной женщины не затронула его.
— С Кардиналом Чанем я должен разобраться лично, — пролаял полковник. — Найдите мистера Ксонка. Раненые хищники особенно опасны…
Аспич даже не озаботился обманным движением, нацелившись прямо в голову Чаня, но тот увернулся, а от трости отлетела еще одна щепка. Вокруг носились солдаты и слуги, не обращая на Чаня внимания, словно он был всего лишь животным, которого загоняют в угол.
Он крикнул Аспичу:
— Как же вы собираетесь убить Ксонка? Ведь вы прошли Процесс. Где же ваша преданность?
— Уж ты меня лучше спроси, почему это он — как и ты — все еще жив?
Кривой клинок Аспича устремился к животу Чаня. Тот отчаянным движением отбил удар, расщепив кончик трости, конец сабли при этом вонзился в землю. Прогремели еще два выстрела — Фелпс избавил Ксонка от страданий? — но они вызвали новые сотрясающие вибрации в мозгу миссис Марчмур, и Аспича передернуло.
И опять Чань ничего не почувствовал. Он ринулся вперед, полковник отступил, опасно размахивая саблей, — но Чань уже был вне его досягаемости. Драгуны, слуги, министерские чиновники — все неожиданно обратили на него внимание. Со всех сторон доносился звон сабель, извлекаемых из ножен. Чань нырнул следом за Ксонком, через тот же стриженый можжевельник, но, сделав три длинных прыжка, резко остановился. Он выкинул в стороны руки, чтобы сохранить равновесие, внезапно оказавшись на краю обрушенного зала «собора». На дне головокружительной стофутовой пропасти курились нагроможденные обломки. Ярдах в пяти от Чаня стоял Фелпс с поднятым револьвером, нацеленным прямо ему в лоб. Не задумываясь, Чань бросился вниз.
Он приземлился футов через десять на почерневшую металлическую балку и без остановки прыгнул на обломки тюремной камеры — еще футов на пятнадцать. Дыхание у него перехватило, трость выпала из руки, и прежде чем он успел увидеть, куда именно, наверху прогремел выстрел — пуля просвистела в дюйме от головы. Чань переметнулся за искореженную решетку и повис так, чтобы металлический пол камеры защищал его, по крайней мере, пока Фелпс не переместится. Он посмотрел туда, где болтались его ноги, — высота футов в шестьдесят, а внизу — убийственная груда искореженного металла, которая прикончит его с такой же неумолимостью, что и «железная дева».
Фелпс выстрелил еще раз — этот сукин сын сменил позицию, и пуля высекла искру из металла рядом с левой рукой Чаня. Тот выругался и принялся раскачиваться на руках. Земляная стена в нескольких ярдах от него обвалилась, образовав подобие склона. Если удастся оказаться там, появится хоть какой-то шанс. Он поднял голову. Фелпс стоял прямо над ним, а рядом с Фелпсом — Аспич. Фелпс выставил руку с пистолетом. Чань дернул ногами и разжал пальцы.
Когда его тело остановилось после десяти секунд полета — таких насыщенных событиями и зубодробительных секунд в жизни Чаня еще не было, — он лежал на спине, а его ноги, к счастью целые, торчали над головой. Коленки были ободраны, перчатки порвались, и он чувствовал ссадины на лице, которые со временем покроются неприятными струпьями. Темные очки, что примечательно, не слетели (Чань давно открыл для себя пользу хорошо подогнанных заушников), но трость была потеряна — осталась где-то выше. Чувство опасности подняло Чаня на ноги, и он перебрался под прикрытие искореженной металлической плиты — часть обшивки башни; плита врезалась в землю, как гигантская лопата. Разрушение было столь полным, а его падение столь беспорядочным, что Чань понятия не имел, где находится и виден ли врагам. Он выглянул из-за плиты. Раздался выстрел, и Чань метнулся назад, но пуля безобидно звякнула где-то в обломках. Это давало ответ хотя бы на один вопрос.
Где-то довольно близко от себя Чань услышал отчетливый и мерзкий смешок.
За смешком последовал еще более омерзительный рвотный звук. Франсис Ксонк скорчился в пространстве между перекореженных труб и решеток прямо напротив того места, где прятался Чань. Рана у него на груди запеклась липкой синей коркой.
К этому времени к Фелпсу уже, наверное, успели присоединиться двадцать драгун с карабинами.
— Я думал, вас пристрелили, — небрежным тоном сказал Чань, стараясь говорить потише.
— Мои извинения, — усмехнулся Ксонк. — Для младших сыновей так естественно приносить разочарование.
Чань неторопливо — торопиться им, похоже, было некуда — разглядывал Ксонка. Лицо его изменилось сильнее, чем Чань мог себе представить. Глаза расширились в горячке, ноздри покрылись коркой, а посиневшие губы — отвратительными нарывами. Кожа там, где она не обесцветилась, побелела как мел.
Пальцы стеклянной женщины, когда пуля раздробила ей запястье, впились в тело Ксонка… остались они там или нет? Какой, должно быть, хаос творился в его голове — столько стекла в непосредственной близости от сердца, легких, крови, струящейся по жилам… И все же во время их недавней схватки Чань не заметил в своем противнике никаких признаков слабости…
