– По идее сегодня я должна была вернуться домой абсолютно на нулях, если учесть, сколько мне задавали вопросов про то, какие витамины я принимаю, какие пластические операции я сделала и так далее. Как можно сосредоточиться на игре, когда тебе все время приходится врать, да еще следить, чтобы каждая следующая ложь не противоречила предыдущей.
– Да, наверное, тяжко. – Ральф изо всех сил старался не улыбнуться.
– Тяжко, не то слово. Очень тяжко! Но что самое интересное: вместо того чтобы проигрывать, я продолжала уходить в плюсы. И знаешь почему, Ральф?
Он знал, но все равно покачал головой, чтобы она рассказала ему. Ему нравилось ее слушать.
– Все дело в их аурах. Я не всегда знала, какие именно карты у них на руках, но все равно очень часто угадывала. И даже когда я не знала точно, все равно у меня получалось примерно прикинуть расклад. Ауры то появлялись, то исчезали, но даже когда их не было, я играла, как никогда. Нет, правда. Я в жизни так хорошо не играла. Последний час мне пришлось специально проигрывать, иначе они бы меня просто возненавидели. И знаешь что? Даже нарочно проигрывать было достаточно тяжело. – Луиза опустила глаза и принялась нервно теребить пальцами юбку. – А на обратном пути я сделала одну вещь, о которой мне даже стыдно рассказывать.
Ральф опять различал ее ауру, бледно-серую с темно-синими пятнами.
– Прежде чем ты начнешь рассказывать, послушай меня и скажи, может, тебе это тоже знакомо.
Он рассказал ей о том, что он сделал с миссис Перрин, когда она прошла мимо, когда он сидел на крыльце, ужинал и ждал возвращения Луизы. Закончив рассказ, он опустил глаза и почувствовал, что у него горят уши.
– Да, – сказала Луиза. – Я то же самое сделала… но я не хотела, Ральф… ну… то есть я думаю, что не хотела. Я сидела на заднем сиденье с Миной, и она вновь завела разговор о том, что я выгляжу по-другому, очень молодо и вообще… и я подумала… мне стыдно в этом признаться, но все же скажу, так будет лучше… Я подумала: «Сейчас я заставлю тебя замолчать, глупая ты завистливая кошелка». Потому что она действительно мне завидовала, Ральф. Я видела это по ее ауре. Большие шипы цвета кошачьего глаза. Неудивительно, что ревность и зависть называют зеленоглазым чудовищем! В общем, как бы там ни было, я показала в окно и сказала: «Ой, Мина, смотри, какой миленький маленький домик!» И когда она повернулась, чтобы посмотреть… я сделала то же самое, что и ты, Ральф. Только я даже не поднимала руку. Я просто вытянула губы… вот так… – Она продемонстрировала, как именно, и Ральфу очень захотелось ее поцеловать. Ему пришлось постараться, чтобы сдержаться. – И я вдохнула большое облако ее ауры.
– И что было потом? – спросил Ральф с любопытством и страхом.
Луиза рассмеялась.
– С ней или со мной?
– С вами обеими.
– Мина подпрыгнула на сиденье и шлепнула себя по шее. «Там жук, – сказала она. – Он меня укусил! Сними его, Лу! Пожалуйста, сними его!» Разумеется, никакого жука там не было – я была этим жуком, – но я все равно поводила рукой ей по шее, потом открыла окно и сказала, что жук улетел. Ей еще повезло, что я ей случайно мозги не вышибла, когда стряхивала этого несуществующего жука, – столько во мне было энергии. Мне казалось, что я смогла бы выскочить из машины и пробежать всю дорогу до дома.
Ральф понимающе кивнул.
– Это было чудесно… слишком чудесно. Как эти истории про наркотики по телевизору, как ты сначала возносишься на небеса, а потом низвергаешься в ад. А что, если здесь точно так же: раз уж мы начали это делать, то уже просто не сможем остановиться?
– Да, – сказал Ральф. – А что, если это причиняет им боль? Я вот все думаю о вампирах.
– Знаешь, о чем я думаю? – шепотом проговорила Луиза. – Помнишь, ты мне рассказывал, что говорил тебе Эд Дипно. Эти Центурионы… Что, если они – это мы, Ральф? Что, если они – это мы?
Он обнял ее и поцеловал в макушку. Сейчас, когда он услышал свои самые страшные мысли от кого-то другого, ему стало немного легче. И он задумался о том, что говорила ему Луиза: одиночество – самое худшее в старости.
– Я тебя понимаю, – сказал он. – Но то, что я сделал с миссис Перрин, получилось спонтанно, как бы само собой. Я не помню, чтобы я думал о том, что делаю, просто сделал и все. А у тебя было так же?
– Да. Именно так. – Она положила руку ему на плечо.
– Мы должны постараться больше так не делать, – продолжал Ральф. – Потому что это и вправду может вызвать зависимость. Все, что доставляет подобные ощущения, просто обязано вызывать привыкание, тебе не кажется? Нам надо очень следить за собой. И еще нам нужно что-то придумать, потому что – сами того не желая – мы можем проделывать это помимо воли. Мне кажется, это так и происходит. И поэтому…
Резкий визг тормозов и скрежет шин по асфальту заставил его замолчать. Они испуганно переглянулись, а звук снаружи все не прекращался – как будто это кричала сама беда в поисках точки приложения.
Когда визг и скрежет наконец оборвались, раздался приглушенный звук удара. За ним последовал испуганный вскрик – то ли женщины, то ли ребенка, Ральф не сумел разобрать, кого именно. Кто-то другой закричал:
– Что случилось?
А потом:
– О Господи!
И топот бегущих ног.
– Сиди, не вставай, – сказал Ральф Луизе, а сам сорвался с кушетки и подлетел к окну. Когда он раздвинул шторы, Луиза уже была рядом. И Ральфу это понравилось. В подобных обстоятельствах Каролина бы сделала то же самое.
Они смотрели на сумрачный ночной мир, переливающийся странным светом и наполненный промельками движения. Ральф знал, что там, на улице, будет Билл. Он это знал. Билла сбила машина. И теперь он лежит мертвый на тротуаре, а рядом с его безжизненно вытянутой рукой валяется соломенная панама с откушенным куском на полях. Ральф обнял Луизу за плечи, а она стиснула его руку.
Но это был вовсе не Билл Макговерн. В полукруге света от горящих фар «форда», замершего посреди проезжей части, лежала Розали. Она лежала на боку в луже крови, растекающейся по асфальту. Судя по всему, у нее был перебит позвоночник. Водитель «форда» вышел из машины и встал на колени перед сбитой собакой. Ближайший уличный фонарь безжалостно высветил его лицо. Это оказался Джо Вайзер, фармацевт из аптеки «Первая помощь». Его оранжево-желтую ауру сейчас пронизывали беспокойные завитки красного с синим. Он принялся гладить Розали по боку, и каждый раз его рука исчезала в густом черном облаке, что окружало собаку.
Ральф не спал, но у него было такое чувство, словно ему снится кошмар наяву. Ему стало страшно – так страшно, что все внутри оборвалось. По спине пробежал озноб, а яйца скукожились в два тугих комочка. Он как будто перенесся в тот кошмарный июль девяносто второго года: Каролина умирала, часы смерти уже отмеряли последние дни ее жизни, и что-то странное и жуткое творилось с Эдом Дипно. Он как будто взбесился, и Ральф пытался его удержать, чтобы он не набросился с кулаками на водителя грузовичка с удобрениями. А потом – вишенка на яблочную шарлотку, как сказала бы Каролина – появился Дорранс Марстеллар. Старина Дор. И что он тогда сказал?
